И четырех лет не прошло, как кончились завитушки и в Болхове и уезде началось то, что началось по всей Российской империи, но прежде чем перейти к рассказу об этих событиях, бросим прощальный взгляд на старый Болхов, который, как говорили то ли древние греки, то ли древние римляне, сначала не был, потом был и теперь уже никогда не будет. Нет, мы не будем в десятый или пятнадцатый раз пересчитывать кожевенные или пенькотрепальные заводы, кабаки, библиотеки, крупорушки, кузницы, земские больницы, богадельни и маслобойни. Не скажем и о добровольном пожарном, потребительском и сельскохозяйственном обществах, о замене керосиновых фонарей на газовые, о городском саде с его духовым оркестром и танцами, о синематографе «Иллюзион», в котором, грызя подсолнухи, болховичи смотрели «Ключи счастья» или «Оборону Севастополя».

Скажем только о стихотворении Саши Черного, приезжавшего летом 1911 года в Болхов. Приезжал он, чтобы встретиться с местным поэтом Евгением Соколом, с которым состоял в переписке. Лучше бы не приезжал – и тогда не написал бы стихотворения «Уездный город Болхов», в котором… которое… Ужас что такое, а не стихотворение. Там и про Одерскую площадь, и про понурых одров, и про пыль, и про боровов, гуляющих по улицам, и про понурых крестьян, и про пустыри, заросшие пыльными репейниками, и про мутные стекла, сквозь которые мерцают божницы, и про мух, и про многочисленные церкви, и про синематограф, и про подсолнухи, и про вспухших от сна кожевниц в корсетах, и про облупленные коринфские колонны, поддерживающие кров мещанской богадельни, и про караван тоскующих ворон… В Болхове эти стихи ни один краевед не то что не помнит, а не вспомнит и под пыткой. В книжках о Болхове их нет даже и в примечаниях, но в музее они раньше висели на стене в зале, изображающем купеческую гостиную. Зал остался, но листок со стихами убрали. Экскурсовод сказал мне, что убрали потому, что… убрали и все. Остались только иллюстрации к этому стихотворению – несколько цветных миниатюр на одном листе. На каждой миниатюре – строчка из стихотворения. Висят, прямо скажем, не на самом видном месте, но и их, скорее всего, уберут. Посетители задают ненужные вопросы и вообще…

В тот самый год, когда случилось Саше Черному написать свое злосчастное стихотворение, в то же самое лето в городе образовалось Болховское общество распространения телефонов. Оно распространяло телефонную связь и телефонные аппараты в городе и уезде. Членами общества могли быть лица обоего пола, кроме учащихся учебных заведений, несовершеннолетних, состоящих на действительной службе нижних воинских чинов и тех, кто ограничен в правах по суду. У каждого члена общества был один голос, но у тех, кто имел несколько телефонных аппаратов, могло быть два голоса. Были члены действительные, были почетные и были члены-соревнователи, просто уплатившие деньги за установку телефонного аппарата. У этих права голоса не было. «Все члены и лица, пользующиеся телефонным аппаратом, обязаны бережно обращаться с аппаратом и при переговорах соблюдать установленную законом корректность. Нарушители этой корректности подвергаются выговору Правления или исключению из общества с утверждения этого исключения общим собранием». Все исключенные в обязательном порядке свои телефонные аппараты возвращали Обществу. Общество могло быть закрыто или по решению общего собрания, или по распоряжению властей. «О закрытии Общества публикуется в местных Губернских ведомостях и правительственном вестнике и доводится до сведения Министерства Внутренних дел через посредство Орловского губернатора». В 1916 году в Болховском обществе распространения телефонов состояло сто два абонента и решался вопрос об установке нового коммутатора еще на сотню пользователей90.

Когда общество распространения телефонов приказало долго жить, не было уже ни министерства внутренних дел, ни орловского губернатора, ни правительственного вестника, ни самого правительства.

Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов появились в Болхове еще в марте 1917 года. В августе в городе началась забастовка кожевников, а в уезде крестьяне стали захватывать помещичьи земли. Товарищ председателя Союза землевладельцев Болховского уезда отбил телеграмму Временному правительству: «В Болховском, Мценском, Карачевском и Козельском уездах, главным образом, по почину комитетов, начались захваты земли, косят самовольно луга, свозят скошенное сено, снимают рабочих и пленных, назначают невероятно высокие цены на рабочих и поденных, сдают в аренду земли по невероятно низким ценам, производят обыски, отбирают коллекционное и охотничье оружие и вообще глумятся над земельными собственниками. Просим принять энергичные меры к восстановлению порядка». Два прилагательных «невероятные» в одном предложении. Сколько таких телеграмм получало Временное правительство, бывшее не в состоянии принять не только энергичные, но и любые меры даже в Петрограде…

Плодосушильная промышленность

С января 1918 года в Болхове установилась советская власть, и местный Совет избрал девять комиссаров, чтобы проводить решения новой власти в жизнь. Решений провели много, и к 1925 году население Болхова сократилось на треть. Появилось три детских дома для беспризорников. В музее от тех времен остались два жетона «Свободная Россия», выпущенные Временным правительством, удостоверение болховского комиссара юстиции Кутузова, черная кожаная куртка с привинченным к ней орденом Красного Знамени, трехлинейка Мосина, ржавый штык, сабля, наган, мандат, выданный гражданину Милютину в том, что он «действительно является чрезвычайно-уполномоченным по проведению ударного двухнедельника по ликвидации неграмотности» в Мымринской волости Болховского уезда, фотография колокольни Георгиевской церкви в момент, когда с нее сбрасывают колокол, опись имущества недоимщика, пулемет Максима, печка «буржуйка» и афиша спектакля «Смерть Иоанна Грозного», сыгранного зимой 1924 года. Это был бенефис помощника режиссера Беликова и суфлера Преображенского. Играл духовой оркестр, в спектакле участвовала вся труппа в париках и костюмах шестнадцатого столетия.

К 1928 году, когда Болхов сделался райцентром Орловского округа Центрально-Черноземной области, жизнь все же стала налаживаться. Ожили кожевенно-обувное и пенькотрепальные производства. Валяли валенки. Валенки, конечно, не самолеты и даже не газонокосилки, но в самолетах зимой по сугробам не походишь, а газонов в Болхове отродясь никто не косил. Появилась плодосушильная промышленность. Тоже, конечно, не бог весть какие нанотехнологии, но в советской триаде «первое, второе и компот» компот из сухофруктов не менее важен, чем народность в формуле «православие, самодержавие, народность». Впрочем, в 1928 году о последней формуле лучше было не вспоминать.

Газета «Болховская коммуна» в конце сентября 1931 года била тревогу из-за того, что сентябрьский план по хлебозаготовкам за две декады выполнен едва на четверть. В связи с этим необходимо: «Большевистским огнем бить по право-оппортунистической практике. Изжить потребительские настроения. Нанести сокрушительный удар кулацко-зажиточной части». Нельзя было допускать «никаких промедлений в выполнении твердых заданий». Кстати, о потребительских настроениях. Один из корреспондентов «Болховской коммуны» в заметке «Кулацкая выдача