– Какая разница? Вроде с печенью что-то, какие-то паразиты… Я вообще не о том, ты слушаешь?

– Да слушаю-слушаю! Сижу тут, все новости мимо меня. – Я даже как-то обиделся на «полубандита» Шибаева, как его называл папа, за то, что он посмел умереть, пока я тут сижу в четырех стенах. – Ну и?

– Ну, я мелкого перед приставкой усадил, а сам пошел посмотреть, что дома лежит… – По лицу Мишки пробежала тень. – Ну я так, из интереса чисто!

– Ох, Мишка, попадешься ты однажды…

– Да я не взял даже ничего! Ты дослушай! Нашел кассету. Не подписанная, без названия. Включил – а там… Блин, даже не знаю, можно ли тебе говорить вообще.

– Слышь! Сказал «А», говори «Б»…

– Ну, короче, там как на той карточке, помнишь? Только по-настоящему все! В движении! Прямо… все видно, прикинь! Там баба такая, в чулках, и негр…

– Фильм какой-то, что ли? – не понял я тогда.

– Да какой фильм, на хрен! Там этот негр ее прямо на свой кочедык насаживает!

– Да ладно? Такое… наверное, не снимают.

– Ты дурак, что ли? – с какой-то даже жалостью спросил Мишка.

На секунду я представил себе эту сцену – получилось весьма смутно. Какая-то баба в чулках – мне увиделась тетя Ната из гастронома, а негр почему-то был дикарем с костью в носу и держал в руках огромную корягу – так мое воображение в тот день истолковало слово «кочедык». Я не удержался и прыснул.

– Чего ржешь? Дурак совсем?

– Да так… О своем. А с чего ты решил, что этот фильм у моих родителей тоже есть?

– Он у всех предков есть. Ну, не он, а какой-нибудь навроде…

– Я все кассеты пересмотрел, – кивнул я на полку. – Если бы такой был, я бы его уже нашел.

– Ага. Наивный чукотский мальчик. Думаешь, они ее на виду хранят? Такое обычно прячут.

И Мишка, наглый от природы, не дожидаясь моей реакции, принялся распахивать шкафы в гостиной.

– Эй, это мамины вещи! – вмешался я, когда он по плечо залез рукой под стопку одежды.

– Она должна быть где-то… Может, здесь? – Горлов, невзирая на мое возмущение, продолжал копошиться в родительских пожитках. Вдруг оторвался, оглянулся на меня, спросил: – А что тебе сегодня мамка оставила?

– Котлеты и пюре.

– Айда перекусим?

От пюре Мишка благородно отказался. Отрезал нам по два куска черного хлеба и сделал два бутерброда с котлетами. Он такие называл «чизбургерами». «Макдоналдса» в нашем городе тогда еще не было, так что ему было невдомек, что в чизбургеры обязательно кладется сыр.

Подкрепившись, Горлов с новыми силами бросился на поиски «малинки». Взобравшись на рискованную конструкцию из стула и стопки папиных книг по коптским культам, гностицизму и манихейству, что бы это ни было, Мишка принялся шарить по антресолям, сбрасывая на ковер целые комья пыли. Наконец воскликнул:

– Есть! – и едва не полетел на пол, благо я придержал.

В руках у Мишки действительно оказалась кассета без подписи. Более того – таких кассет мы оба, оказывается, никогда не видели. Толще обычной, она имела сбоку небольшое окошечко, а внутри виднелась еще одна кассета, только раза в четыре меньше – точно одна кассета была беременна второй. На ней замазкой была криво выведена крючковатая цифра «2».

– Ну что, смотрим?

– А может, не надо?

При взгляде на эту кассету на меня нахлынула необъяснимая паника. Почему-то мне казалось, что или магнитофон ее зажует, или родители как-то еще прознают, что я брал чужое.

– Да не ссы ты! Главное, момент запомнить, с которого началось, чтобы на него отмотать обратно, а то спалят!

«Грюндиг» с приятным скрежетом проглотил кассету, а Мишка уже колдовал с пультом.

– У тебя видик на нулевом? – уточнил он с видом знатока и тут же переключил на нужный канал. Пузатый «Филлипс» зашипел на нас рассерженной кошкой. Экран пестрел белым шумом.

– Пустая… – с каким-то облегчением и странной гордостью за родителей выдохнул я. Почему-то тогда мне казалось, что, найди я у них «малинку», мое отношение к ним изменилось бы навсегда.

– Погоди, ща промотаем! – с уверенностью сказал Горлов, нажимая на кнопку FWD. Магнитофон действительно издал звук, похожий на «фвыд», и пленка закрутилась быстрее. Вдруг белый шум разошелся, превратился в полоски, а на их фоне темнела какая-то картинка. – Йес-с-с!

Мишка отпустил кнопку перемотки, изображение замедлилось.

– Говорил же, твои тоже смотрят…

Зернистое изображение показывало женщину, совершенно голую. От смущения я на секунду отвернулся, тут же почувствовав, как вспыхнули щеки. Но что-то мне подсказало, что перед нами никакое не порно. Женщина на экране не была похожа на ту памятную «даму червей», что раздвигала какие-то розовые складки между ног и сладострастно облизывалась на камеру. Вместо чулок и пояска на женщине были наручники, державшие ее руки высоко над головой, а ноги прибили к полу… гвоздями!

– Я не хочу это смотреть! – с замирающим сердцем сказал я, отворачиваясь, а Мишка, наоборот, не мог оторваться от экрана:

– Ни фига себе, смотри! Она же вся…

Горлов почти прильнул носом к экрану, рассматривая пленницу. Рот у нее был заткнут чем-то похожим на унитазный поплавок, на ляжках с внутренней стороны запеклась неаппетитная корка. Интерес подзуживал, я не смог удержаться и обернулся. С женщиной действительно было что-то не так. Вся она была покрыта какими-то дырками, разных форм и размеров. Частые отверстия на плечах и коленях, крупные, с яблоко, воронки на бедрах и грудях. Посреди живота вертикально висело что-то похожее на крышку от кастрюли. Я почувствовал, как холод наполняет кишки, скручивает их, выдавливая наружу писклявое, испуганное:

– Это же все не по-настоящему?

– Не… – Мишка, завороженный, не мог оторваться от экрана. – Это ж кино.

Вдруг тихое шуршание видеоряда прорезал громкий, до боли знакомый скрежет. Неверно его истолковав, я в страхе взглянул на входную дверь: не вернулись ли родители раньше времени? Но нет, звук шел из телевизора. На прикованную к стене женщину упал прямоугольник света, в кадре мелькнула какая-то дверь, и в помещение вошел…

– Это ж твой батя! – выдохнул Мишка, констатируя очевидное.

Отца я действительно узнал сразу. Высокий, в смешном желтом дождевике, он уверенно зашел в помещение с полным ведром воды. «Набрал на колонке», – подумалось мне. Женщина при виде его задергалась, заметалась. Из-под прибитых к полу стоп потекли красные струйки.

– У него типа… любовница? – туповато спросил Горлов, глядя на телевизор. Я не смог из себя выдавить ни слова, а отец взял тряпку, окунул в ведро и принялся смывать с пленницы кровоподтеки. – Что это, а?

Я не отвечал. Лишь вглядывался до боли за глазницами в спокойные, уверенные движения отца, будто тот мыл машину – этой зимой «Москвич» стоял во дворе. По словам отца, чтоб не бегать долго по холоду, да и разве сдалась угонщикам и ворам его развалюха? Теперь я понимал, что для этого была еще и другая причина: в нашем