колотить пяткой куда попало: по бронированным панелям, по безглазой голове с огромным капканом, сжимавшим ее руку. Динамик на спине машины тараторил:

– Сопротивление задержанию наказывается по статье… Порча муниципального… Будут применены меры, согласно постановлению…

Челюсти зажужжали, по телу Марьям прошел разряд тока, изогнув ее тело дугой. Пересилив боль и судорогу, она продолжила сопротивляться, но тело прошил еще один разряд и еще – сильнее предыдущего. Мышцы сковало судорогой, и Марьям могла лишь ощущать, как затылок колотится о бетон, пока робопес тащит ее в сторону дома. Рядом, у самого уха, цокали каблучки.

В полубеспамятстве, сквозь пелену слез, она видела, как проплывают мимо фальшивые интерьеры; будто в кривых зеркалах мелькали голограммы – десятки одинаковых тел несчастной жены безумца Магне; мощная рука в садовой перчатке тащила за волосы по кафелю женщину в халате. Та цеплялась за мебель, царапалась, сучила ногами, скользя на собственном размотавшемся по полу кишечнике. В одном из холлов на медвежьей шкуре сидел малыш из детской, строил башню из кубиков. Та разваливалась – верхние кубики были крупнее нижних, – но мальчик не сдавался и с настойчивостью робота возводил ее снова. В том же порядке. Посмертные голограммы заполняли помещения, увлеченные какими-то собственными, понятными им одним заботами. Робопес протащил Марьям через очередную иллюзорную стену и потянул по лестнице вниз, в подвал. Красная мгла поглотила ее.

* * *

Когда Марьям пришла в себя, все тело ломило – еще бы, пересчитать ребрами столько ступенек; по глазницам изнутри будто перекатывалось толченое стекло. Голову сдавливало гулом – как от трансформаторной будки. Марьям хотела подняться, но что-то мешало. Лишь спустя пару попыток она осознала: руку все еще сжимают челюсти робопса. Шепнули:

– Не рыпайся!

– Алик?..

– Тихо!

Он лежал рядом. Его нога была вывернута под неправильным углом и согнута в двух местах, через штанину торчала кость.

– Что здесь… Она бракованная?

– Боюсь, нет, – покачал головой Алик. Лицо бледнее мела, вена на лбу вздулась – казалось, ему стоит невероятных усилий не орать от боли. – Она выполняет программу.

– Какую?

– Смотри. – Он кивнул на горничную, которая занималась каким-то ей одной понятным делом, больше всего похожим на готовку. В беспорядке валялись обрезки одежды и обуви Багира: нарубленные в лапшу берцы, ремень, куртка и футболка с подергивающейся подтанцовкой. Нарезая на части останки Багира, горничная погружала их в нечто, напоминающее мясорубку.

«Измельчитель мусора» – догадалась Марьям.

Голова Багира лежала отдельно – опутанная проводами, штекеры которых уходили прямо в череп. Два торчали из глаз, растекшихся по щекам, как недожаренная яичница. У виска висел небольшой дисплей с наполовину заполненным прогресс-баром. Почему-то Марьям очень хорошо себе представила, каково, когда жуткие иглы проходят прямо через зрачок, пробивают глазничную кость, входят в мозг… Ей захотелось зажмуриться.

– Что это?

Алик не ответил; его взгляд был прикован к горничной. Когда очередной кусок Багира прокрутило в костно-мясную кашицу, та вынула контейнер из-под измельчителя и залила содержимое в жерло чего-то, похожего на турбину.

– Биогенератор, – пояснил Алик. – Вот откуда электричество. Как те мопеды на капусте, но гораздо мощнее.

– И она…

– Да. Перерабатывает нас в топливо.

Когда до Марьям дошло значение увиденного, она едва сдержала рвоту. Так вот куда исчезли тела жены, ребенка и самого Магницкого. Вот почему пропадали бомжи и рабочие. Вот…

– Поэтому здесь ничего не растет. Все пошло в дело, – подтвердил ее догадку Алик.

– И мы…

Марьям стало мучительно жаль себя – что уйдет она так бессмысленно и бесславно: превратится в пропущенную через мясорубку кашицу и станет топливом для опустевшего дома, чтобы горел красный свет, отображались динамические интерьеры и голосила Эдит Пиаф, пока аккумуляторы не сдохнут. Корм для сошедшего с ума умного дома.

– Не хочу!

Она забилась в пасти робопса; тот зажужжал, готовя разряд.

– Не дергайся! – шикнул Алик. – Держи! – Тяжело дыша, он протянул ей «Стилет» на резинке – с штекером на конце. – Надень на руку. Там зацикленный расчет числа «Пи». Любую систему повесит. Бей в корпус и беги. Позови помощь.

– А ты?

Алик кивнул на свою искалеченную ногу:

– Я ее отвлеку. Выиграю время.

– Не смей! Уйдем вместе! Я вырублю горничную и…

– Не вырубишь. Я пытался. У нее автономная зашифрованная ось – управляется с сервера. Не пробиться.

– Я тебя не оставлю!

– Тихо! Уходи. Сейчас. Может, успеешь, прежде чем… Маш? – Алик прижал очки к переносице – будто опускал забрало; он всегда так делал, когда нервничал. – Если не выйдет… Помнишь тот клип-валентинку?

– Причем здесь…

– Я его прислал. Не Багир.

Он виновато пожал плечами, будто извиняясь – может, за свои чувства, а может, за то, что так и не осмелился признаться. Марьям прижалась губами к его лбу. Прошептала:

– Я приведу помощь.

И, извернувшись, вонзила «Стилет» прямо в центр буквы «о» в слове «полиция» на боку робопса. Словно откуда-то знала, что именно там находится электронный мозг. Робот задрожал. Челюсти сжались так сильно, что Марьям показалось, что они сейчас по локоть отхватят ей руку, но капкан открылся; от зубьев остались кровоточащие следы; Марьям не удержалась – зашипела от боли. Горничная обернулась; карбонитовые мышцы сокращались – это было похоже на мерзкую насекомую жизнь, что обитает под камнями. Она выронила контейнер с муссом из Багира и взялась за электронож, сделала шаг к Марьям. Та копошилась на полу, оскальзываясь в крови. Лодыжка горела огнем, пришлось опереться на стену. Не уйти!

– Беги! – крикнул Алик и вцепился в бедро горничной обеими руками. Та недоуменно поглядела вниз; Марьям застыла, будто кролик перед удавом. Алик зарычал: – Вали уже отсюда, мать твою!

Марьям нашла в себе силы сделать шаг, потом еще один и еще. Она шла спиной, не в силах отвернуться. Горничная дернулась – раз-другой. Но Алик держал крепко – вцепился из всех оставшихся сил, облапил чудо японского рободизайна, точно пылкий любовник.

И тогда произошло следующее: вторая нога горничной изогнулась под немыслимым углом, недоступным даже гимнастам и балеринам. Прицелившись, она вогнала каблук прямо в глаз Алика с такой силой, что он вышел со стороны затылка. Разбитые очки отлетели в сторону. Алик булькнул – вместе с кровавой пеной вышел его последний вздох. Но рук не разжал – скованные предсмертной судорогой мышцы удерживали горничную на месте. Та дергала ногой, выкручивалась, и было ясно, что она вырвется, и Марьям не имеет права просрать те драгоценные несколько секунд, что выиграл Алик. Она развернулась и побежала. Побежала не оглядываясь, не отвлекаясь на металлическое цоканье за спиной и почти невыносимую боль в лодыжке, на повисшую плетью руку; не слыша и не видя ничего, кроме…

Завибрировал смарт. По лабиринту подвала разнеслось: «Не люблю большие сиськи, да, моя грязнуля скинни, но она имеет жопу…» Эта мелодия стояла на звонок от Багира – его любимый трек. Забавно, ведь у Марьям и сиськи были что надо, и