— Я весь мир объездил, — говорит Шутник. — Насмотрелся на нашего брата и на наше влияние в мире. Должен признать, что мы — носители страшной эпидемии. Еще немного, и мы заразим мир так, что за сто лет не вылечиться. Мы заражаем мир цинично, последовательно, систематично, с сознанием делателей великого прогресса. Мы несем болезнь как высшее здоровье. Мы фактом своего существования придаем всем западным подонкам уверенность в том, что они естественны и что будущее за ними. У меня с каждым Днем растет ненависть к нам самим.

Мы проходим по мосту. Солдаты особого батальона выскакивали из своих лодочек и с воплями лезли на берег. На сей раз они были с оружием: у них было серьезное боевое учение. «Я, — сказал Шутник, — служил в армии. У нас аналогичные вещи делаются не лучше. Может быть, еще хуже. Но не в этом дело… Здесь халтурят всерьез. А мы серьезные дела делаем халтурно. Западные Армии, как бы они ни важничали и ни серьезничали, все равно производят впечатление опереточных. Советская Армия, несмотря на нелепости, халтуру, глупости, очковтирательство и прочие общие качества советского явления, есть армия настоящая, армия для убийства других и для своей собственной гибели ради убийства других. Советский Союз есть вообще огромная армия, которая всем строем нашей жизни готовится к нешуточной войне. Я не хочу, чтобы она победила».

Я вычеркнул Шутника из моего списка советских агентов. Если дело и дальше так пойдет, кто останется в списке?

— Мы можем заслать на Запад тысячи агентов, говорил Вдохновитель. — Цена каждому из них по отдельности — грош. Но в системе…

— Ты же знаешь, что советский тип системы не способен долго сохранять высокий уровень организации.

— Где же выход? Как добиться того, чтобы система из ненадежных элементов была достаточно надежной?

— Один из методов для этого — иерархия систем с постепенным переходом от полностью неорганизованного множества к полностью организованному на вершине пирамиды.

— Знаю. Теоретически это доказано. Но надо попробовать осуществить это на практике. Это будет первый эксперимент такого рода. И вклад в н., у, само собой разумеется.

Я никогда не придавал серьезного значения моим разговорам с Вдохновителем. Это были разговоры, имевшие (с моей точки зрения) цель в самих себе. Поболтали, более или менее приятно провели время, и дело с концом. Но ведь такие разговоры вели и ведут многие тысячи людей. И они в конце концов имеют следствием какие-то действия людей. Доказательство тому — десятки тысяч наших агентов на Западе. И я тоже здесь. И надо думать, не для сомнений и самоанализа, а для реального дела.

— Помяни мое слово, — говорил Вдохновитель, — мы создадим такую агентурную сеть на Западе, что даже через тысячу лет историки будут дивиться, как это мы ухитрились из такого дерьма слепить такое грандиозное здание. Если мы выиграем будущую войну, — а мы должны ее выиграть, — то в первую очередь не благодаря танкам и ракетам, а благодаря нашей агентуре. Будущая война будет прежде всего войной шпионов. И мы суть ее подлинные солдаты и генералы.

На улицах полно молодых красивых женщин, готовых отдаться в любую минуту, причем задаром. Но ни одна из них не принадлежит мне. Надо иметь некоторый минимум денег, чтобы иметь женщину, доступную и без денег. Если у тебя нет денег, это заметно во всем твоем существе. И женщина, готовая отдаться без денег любому существу с деньгами, не отдастся тебе по той причине, что в тебе нет денежной субстанции. В Москве аналогичную роль играет социальное положение индивида. Женщины чувствуют эту субстанцию в мужчине и отдаются безвозмездно самой этой субстанции, как таковой.

Мой интеллект, приносивший мне победы над московскими женщинами и составлявший часть субстанции моего положения, здесь не стоит ломаного гроша. Тут даже от себя нужно доплатить, чтобы кто-то согласился заметить твой интеллект. Интеллект здесь становится капиталом лишь на основе капитала, подобно тому, как в Москве он превращался в нечто социально значимое только на основе некоторого социального положения. Умник без денег здесь, на Западе, подобен умнику без должности в Москве. В Москве я считал себя распутником. Здесь я чувствую себя целомудренным. Оказывается, наше отношение к сексу определяется не столько нашей сексуальной практикой, сколько всей системой нашего отношения к жизненным благам.

Как сообщили в газетах и по телевидению, военные учения прошли успешно, несмотря на трудные погодные условия, — моросил дождь. Один солдат утонул, поскользнувшись на камнях, которые были мокрыми из-за дождя. Состоялась многотысячная демонстрация в знак протеста против жертв учений (как это понимать?) и против милитаризации страны. Демонстранты несли лозунги, глядя на которые можно было подумать, что их утвердили в Москве в ЦК КПСС. Чаще всех мелькал лозунг «Лучше красный, чем мертвый». Тысячи юношей призывного возраста жгли регистрационные (не призывные, а всего лишь регистрационные) повестки перед зданием военного министерства. В схватке с полицией было убито два полицейских и около двадцати полицейских было ранено. Интересно, что в схватке участвовали главным образом лица, не имеющие никакого отношения к призыву молодежи в армию. И призыва-то никакого не было. Один тридцатилетний «студент», приехавший сюда с севера страны специально с намерением принять участие в борьбе с «фашистами», попал под автобус, удирая от полиции. Хотя очень возможно, что это он убивал полицейских, по всей стране его рассматривают как жертву полицейского произвола. Похороны «жертвы» будут превращены в грандиозную демонстрацию. В город уже съехались десятки тысяч людей со всех концов страны.

Встретил Даму с Седым. Дама с Мужем (и Седой, конечно) на вечере у Писателя не были — они занимают в эмигрантской иерархии более высокое положение. Положение Дамы с Мужем здесь соответствует уровню партийных руководителей областного масштаба в Союзе. Седой тянет, очевидно, на уровень важной персоны в аппарате ЦК или КГБ. А Писатель и самые именитые его гости котируются в лучшем случае на уровне профессоров, полковников, работников райкома партии и заведующих магазинами.

Дама и Седой обрадовались мне, как радуются старому другу, которого долго не видели (и которого, к счастью, больше не увидят совсем). Я не придаю этому глубокого смысла, так как это тоже в натуре гомососа — иногда проявлять радушие к существу, которое не любят и не хотят видеть. Мы решили «посидеть в ресторанчике». Столик заняли в самой глубине ресторана, у стенки. Седой по старой шпионской привычке сел так, чтобы у него за спиной не было никого, но чтобы он видел весь зал и всех входящих и выходящих. Заказывал Седой. Заказал самое дешевое — это явно результат тлетворного влияния Запада. А мог бы и по-московски шикануть, подумал я. Ведь все равно возьмешь счет и «фирма» оплатит тебе этот «служебный расход». Шутник рассказывал, что тут есть своя техника мелкого жульничества. Например, можно получить счет на сумму вдвое больше потраченной, дав официанту несколько марок за это.