– Не обращай внимания на Таруна, – сказал Халед, кивая в его сторону. – Он фиксирует все мои встречи и вообще все мои дела и высказывания. Много раз говорил ему этого не делать, но упрямый парнишка гнет свою линию. В конечном счете мы всегда действуем по велению сердца, не так ли?

– Ну…

– Как видишь, я растолстел, – сказал он.

В голосе не было сожаления или иронии, простая констатация факта.

– Ну…

– Зато на тебе лишнего жира ни грамма. А как ты умудрился заработать эти синяки? Боксировал с Абдуллой? Боюсь, на ринге тебе с ним не сладить. Да это и неудивительно, так ведь? Вы оба в отличной форме и без проблем заберетесь на мою гору, чтобы повидаться с Идрисом.

– На твою гору?

– По крайней мере эта ее часть принадлежит мне. А Идрис, чудила, считает всю гору своей. Ну же, поднимайся, дай мне обнять тебя как следует, а потом я тебе все здесь покажу.

Я преодолел пару последних ступенек и вновь погрузился в рыхлую плоть его объятий. Тарун сделал еще один снимок, сверкнув фотовспышкой. Наконец Халед отпустил меня, поздоровался за руку с Абдуллой и повел нас в дом.

– А где Карла? – спросил я, идя на шаг позади него.

– Она просила передать, что встретится с вами позднее, уже на тропе, – беззаботно молвил Халед. – Наверно, отправилась на пробежку, чтобы освежить голову. Не могу сказать точно, кто из нас двоих так выбил ее из колеи, но в споре я бы поставил на тебя, старый друг.

В тот момент мы находились в просторном холле с двумя лестницами слева и справа и арочными дверными проемами, ведущими в другие помещения первого этажа.

– Дом построили британцы, чтобы здесь пережидать сезон муссонов, – пояснил Халед, когда мы прошли из холла в гостиную с книжными полками вдоль стен, двумя письменными столами и несколькими удобными кожаными креслами. – Потом он достался одному местному предпринимателю, но был выкуплен городскими властями, когда здесь основали национальный парк. Мой богатый друг – один из моих учеников – арендовал этот дом, заплатив за несколько лет вперед, и передал его в мое распоряжение.

– У тебя есть ученики?

– Разумеется.

– Та-ак, дай угадаю. Должно быть, ты их учишь, как половчее избегать старых друзей, когда восстаешь из мертвых?

– Очень смешно, Лин, – сказал он тем же ровным, лишенным эмоций голосом, каким говорил о своем ожирении. – Надеюсь, ты понимаешь, что я должен соблюдать осторожность.

– К чертям осторожность! Ты не умер, Халед, и я хочу знать, почему ты меня об этом не известил.

– Все не так просто, как тебе кажется, Лин. Кстати, что касается учеников: я учу людей вещам, никак не связанным с мирскими заботами. Я учу их любви. В том числе любви к самим себе. Полагаю, ты не удивишься, когда я скажу, что у некоторых людей с этим большие трудности.

Мы проследовали через гостиную, открыли складные французские двери и очутились на застекленной веранде, протянувшейся вдоль всей задней стороны дома. Тут и там были расставлены плетеные кресла и столики со стеклянными столешницами. Над головой тихо гудели вентиляторы, и потоки воздуха шевелили листья декоративных кадочных пальм. За стеной из стеклянных панелей виднелся сад в английском стиле, с кустами роз и аккуратно подстриженными живыми изгородями.

К нам приблизились две хорошенькие девушки-европейки в туниках и, сложив ладони, поклонились Халеду.

– Присаживайтесь, – сказал нам Халед, указывая на два ближайших плетеных кресла. – Какие напитки желаете, прохладительные или что покрепче?

– Прохладительные, – сказал Абдулла.

– Я тоже.

Халед кивнул девушкам. Они попятились на несколько шагов, прежде чем развернуться и исчезнуть за дверью. Халед проводил их взглядом.

– В наши дни не составляет труда найти хороших помощников, – заявил он с удовлетворением и опустился в кресло.

Тарун сделал запись в своем блокноте.

– Расскажи мне, что произошло, – попросил я.

– Произошло? Что? – удивился Халед.

– Когда мы с тобой виделись в последний раз, там на снегу лежал мертвый безумец, а ты уходил в снежные горы, один и без оружия. И вот теперь я вижу тебя здесь. Что произошло?

– Вот ты о чем, – улыбнулся он. – Возвращаемся в прошлое?

– Да. Давай вернемся в прошлое.

– Знаешь, Лин, ты стал более напористым со времени нашей последней встречи.

– Возможно, так и есть, Халед. А может, дело в том, что я люблю правду и всегда стараюсь до нее докопаться.

– Правда… – задумчиво повторил он.

Я взглянул на Таруна, который продолжал строчить в блокноте. Во время паузы он приостановился, поймал взгляд Халеда и со вздохом спрятал письменные принадлежности.

– Итак, – продолжил Халед, – я пошел через афганские горы. Я шел и шел. Удивительно, как долго человек способен идти, когда ему все равно, будет он жить или умрет. Выражаясь точнее, когда он не любит самого себя.

– И куда ты пришел?

– В Пакистан.

«Расскажи мне о Пакистане», – прозвучал голос в моей голове.

– А после Пакистана?

– Из Пакистана я пошел в Индию. А когда добрался до Варанаси[60], оказалось, что молва уже меня опередила. Многие люди упоминали в разговорах Безмолвного Идущего Бабу. Слыша эти речи мимоходом, я не сразу сообразил, что говорят обо мне. За все это время я ни с кем не перемолвился ни словом – потому что просто не мог. Физически не мог. Я был жутко истощен. Едва не умер с голоду. За несколько месяцев голодания у меня выпали почти все волосы и зубы. Рот покрылся язвами и распух. Так что я при всем желании не смог бы произнести хоть что-нибудь членораздельное, даже ради спасения своей жизни.

Я коротко и тихо рассмеялся – отрывистые звуки были как пылинки в солнечном луче памяти.

– И вышло так, что люди приняли мое молчание за признак мудрости, представляешь? Иной раз и вправду: чем меньше, тем лучше. И там, в Варанаси, я встретил англичанина по имени Лорд Боб, который объявил меня своим учителем, своим гуру. Как вскоре выяснилось, он был очень богат. Многие мои ученики были богачами, что довольно забавно, если подумать.

Он помолчал, глядя на английский сад; при этом уголки его губ приподнялись в удивленной улыбке.

– Ты говорил о Лорде Бобе, – напомнил я.

– Ах да. Лорд Боб. Он был добрым и участливым, но ему чего-то не хватало в этом мире. Отчаянно не хватало. Он годами тщетно искал нечто, способное придать смысл его жизни, и в конце концов пришел за ответом ко мне.