Ха, хорошая мысль! Так ей и сказал, заметив, что ждать ее буду ровно десять минут. После чего уйду. И демонстративно посмотрел на часы, приватизированные с трупа. Врачиха улыбнулась и поскакала к корпусу. В том, что не выдаст, даже и не сомневался. Действительно – ей это совершенно не выгодно. В случае чего – висеть будем рядышком… На одиннадцатой минуте послышались шаги, и идущая быстрым шагом Нахтигаль влетела прямо мне в руки. Сама. Я только из-за дерева вовремя выступил.

– Ой!

Пискнув, она смущенно сунула мне обычный солдатский ранец.

– Там продукты и лекарства. Продолжайте их принимать, как вы это делали в госпитале. И постарайтесь поменьше двигаться. Тогда заживление пойдет быстрей.

Специально ведь, редиска, говорит строгим врачебным голосом, чтобы скрыть смущение. Помолчали. Потом Хелен протянула руку, сказав с улыбкой:

– Прощайте, господин Шнитке. Теперь я вас – точно не забуду.

Взяв теплую ладошку, слегка пожал и, не отпуская, ответил:

– До свидания, фройляйн Нахтигаль. До свидания.

Она явно удивилась.

– Вы что, рассчитываете встретиться еще раз?

– Я на это не только рассчитываю. Практически уверен во встрече. Тем более зная, где вас можно искать в Берлине…

– Откуда?

– Ну вы же сами сказали, что у вашего отца там клиника. Так как вы не замужем, то выходит, живете с родителями. А уж найти в таком маленьком городе такую красивую девушку, тем более зная ее имя и фамилию, не составит никакого труда.

И став серьезным, добавил:

– Запомните, что вам сейчас скажу. Эта война закончится в Берлине. Я это знаю точно. Если вдруг жизнь повернется так, что вы попадете к русским, то немедленно требуйте встречи с представителем особого отдела. А ему скажите, что работаете на Лисова, позывной – Колдун. И просите, чтобы связались с ним немедленно.

– А кто это – Лисов?

– Я…

– Это ваш псевдоним?

– Это моя фамилия. Вы вон тоже Нахтигаль, то есть Соловьева, но я же не считаю это псевдонимом.

Хелен хихикнула, а я взял и поцеловал ее. А что? Вот захотелось вдруг. Тем более обстановка романтическая – сверчки чвиркают, ночь весенняя, труп свеженький метрах в тридцати отсюда, в тину погружается. Почему бы не поцеловать красивую девчонку? Она сначала слабо трепыхнулась, а потом затихла. Я, правда, не стал затягивать удовольствие и, с трудом оторвавшись от податливых губ, подмигнул и, повернувшись кругом, быстрым шагом двинул вдоль забора, хоронясь в тени кустов.

* * *

Из городка выбрался нормально, благо патрули так топали по ночным улицам, что звук шагов за два квартала можно было услышать. Ну и то, что госпиталь на окраине располагался, тоже помогло. А выбравшись, сильно озадачился, как быть дальше. То есть понятно – к своим выбираться. Но это – под сотню километров! Каждого куста опасаясь. И через линию фронта, в одиночку да недолеченным, тоже как-то стремно идти. Даже до заимки Окунина и то было километров сорок, а для разведки того района очень серьезно готовились. Все пути просчитывая. Может, партизан поискать? Нет, не выйдет. Они же не грибы, чтобы под каждым кустом расти. Да и нет их здесь, насколько я знаю. В лесу же, в своей щегольской форме, буду отсвечивать как прыщ на носу у невесты. Значит, задача первая. Надо найти гражданку. Не в смысле добрую фигуристую бабенку, которая бы меня приютила (хотя это тоже вариант), а цивильную одежду. И вот тогда, двигаясь в стороне от дорог, попробовать проскочить поближе к передовой и уже на месте разнюхать обстановку. Про то, что можно захватить машину, я и не думал. Это не сорок первый и даже не сорок второй. Сейчас на дорогах совсем глухо. Фельджандармерия работает, как зверь. Даже если и угоню транспорт, то проеду максимум пять километров, после чего благополучно cпалюсь. А еще надо учесть, что тут полицаи слегка пугаными (в связи с приближением фронта) толпами ходят. Да разные ОУНовцы с УПАшниками. Тяжеленько выйдет… Блин! Совсем упустил, что еще Сулу форсировать придется… А ведь не май месяц. То есть как раз таки май, но вот вода еще холодная… Ничего толком не придумав, устав к рассвету как собака, зашел подальше в лес и завалился отдыхать в каких-то буреломных зарослях. Заодно подкрепился. Ленка сунула в ранец и консервы, и здоровенный шмат сала с хлебом. Но вот ножа не было… Зато было сразу две фляги. Одна с водой, а другая со спиртом. Для начала выпил таблетки и начал задумчиво крутить сало, соображая с какого боку к нему подступиться. Вгрызаться в этот шмат целиком как-то несподручно, но выхода не было. Пока жевал – ругал себя последними словами. Тоже мне разведчик! Увидел бабу и растаял. На хрена, спрашивается, ей свою фамилию сказал? Вполне достаточно было позывного. Вот что значит мое почти полуторамесячное воздержание и ее красивые глазки. Воистину язык быстрее мозгов работает… Но потом, вспомнив приятные округлости Нахтигаль, незаметно успокоился и, хряпнув из второй фляги – для сугрева, уснул. Вечером, закинувшись таблетками, снова двинул на восток. Хоть и топал почти всю ночь, но прошел километров пятнадцать, не больше. Сначала наткнулся на дорогу, и пришлось делать большой крюк. Потом чуть не влетел в здоровенный овраг и не свернул себе шею. Его тоже пришлось обходить. А под утро услышал шум моторов. Но не автомобильных. Самолеты летят. Через пять минут до меня дошло, что они как-то долго летят. Что за фигня? Приставив ладони к ушам, начал крутить головой, пытаясь определить, откуда идет звук. В лесу это получалось плохо, но вроде направление определил. Слева по ходу движения… Подумал, почесал репу… Любопытство, конечно, и кошку сгубило, но вот посмотреть, что там происходит, надо. Нельзя такие непонятки у себя в тылу оставлять. Шум, конечно, был очень похож на тот, что издают множество самолетов, прогревающих двигатели. Только вот куда они намылились? До рассвета еще часа полтора. До наших позиций лету, ну максимум, с полчаса. По темнякам заниматься бомбежкой – дело неблагодарное. Это если только города бомбить. Тот же Харьков к примеру. Но там уже бомбить нечего – и так одни руины… За этими рассуждениями дошел до края деревьев. Так и есть – аэродром. Пока пялился – на взлет пошло очередное звено. Видно было плохо, но на «лаптежников» не похожи. «Дорнье», скорее всего. А еще через час, когда все самолеты улетели и в рассветной дымке начали проступать силуэты, я с удивлением наблюдал эвакуацию аэродрома. Немцы споро грузили в «Татры» различное барахло. По мере загрузки машины выстраивались в колонну. Последними снялись зенитчики. Пока наблюдал за этой неожиданной сменой дислокации, метрах в ста от меня затарахтел двигатель. Епрст! А это что такое? Уже достаточно различимый в свете поднимающегося солнца возле деревьев стоял маленький самолет. Как наш кукурузник примерно. Только не с двумя, а с одной парой крыльев. Моноплан однако. «Шторьх» называется. Вспомнив наименование немецкого связного самолета, я удовлетворенно шмыгнул. А что – всего третий раз вижу это чудо. Говорят, он может в воздухе зависать при хорошем встречном ветре. Или лететь со скоростью 50 км/ч. А может и 150 выдать. Ну точно как наш ПО-2. Только у него кабина закрытая и он трехместный. Пока разглядывал самолетик, меня посетила мысль. Даже – МЫСЛЬ! Елки-палки, или сейчас один раз рискнуть и через полчаса я уже Гусеву «подъем» в ухо орать буду. Или с непредсказуемым результатом попытаться дойти до передка и проскочить через хорошо укрепленную линию фронта. А ведь бок после вчерашней ночевки опять себя как-то нехорошо ведет. Пока соображал, ноги сами понесли в обход открытого места к прогревающему двигатель самолету. Краем глаза увидел, что у меня появились конкуренты. Пока я давал кругаля, к «Шторьху» напрямую подходили две фигуры. Одна худая и длинная, а вторая поменьше и с портфелем. И тут они увидели мою тушку, резво рысящую в их сторону. Длинный очищал палочкой сапоги и не сразу меня разглядел. Зато его напарник уже удивленно пялился в мою сторону. Паники пока не было – форма делала свое дело. Да и что было паниковать? В трехстах метрах целая толпа солдат, или уже сидящая в грузовиках, или готовящаяся сесть. А я пока от всех прикрыт корпусом самолета. Да и туман рассветный сильно помогает. Не дойдя до парочки шагов двадцати, но уже разглядев знаки различия, достаточно громко, чтобы услышали через шум движка, крикнул: