Я расслышал смех Лены и ее писк: «Я этого не говорила!» Судя по всему, они ехали в машине. Приглушенно играла музыка.

— Говорила-говорила, — заверил меня Храповицкий. — Просто она не думала, что я тебе передам. Еще она сказала, что ты алкоголик и бабник. И что дурно на меня влияешь.

Такого рода привычные розыгрыши означали, что он находится в превосходном настроении.

— Судя по всему, встреча прошла удачно, — предположил я, удержавшись от соблазна охарактеризовать в ответ безупречные манеры Храповицкого.

— Нормально прошла, — согласился он как-то неопределенно. — Прослушал я развернутый доклад про судьбы Родины. Кстати, ты не знаешь, почему, когда мне начинают рассказывать о судьбах Родины, у меня возникает предчувствие, что с меня потребуют никак не меньше лимона? Подозрительный я какой-то стал.

— Обычное явление в старости, — утешил я. — А жадным ты был всегда.

— Да, — вздохнул Храповицкий. — Выходит, правильно, что я Ленку послушался и тебя с собой не взял. А то бы ты к его секретарше пристал. Она, кстати, страшная и толстая. В твоем вкусе. Изнасиловал бы ее. Мне кажется, он бы обиделся.

— Да можешь ты толком сказать, до чего вы договорились? — заорал я.

Помня о том, что наши телефоны прослушиваются, мы оба избегали называть имя Калошина.

— На столе бы изнасиловал, — резвился Храповицкий. — Пожилая, между прочим, женщина. Мать семейства. А мне потом расхлебывай. А без тебя мы с ним очень Даже мирно посидели. Все обсудили. Короче, он обещал помочь.

— Ну, слава Богу! — воскликнул я с облегчением.

Тяжкий груз наконец-то свалился с моих плеч. Вмешательство Калошина автоматически означало конец наших злоключений.

— Там, правда, момент один был неприятный, — замялся Храповицкий, на мгновение оставляя шутливый тон. — Скользкая тема возникла. Впрочем, ладно. Не буду по телефону. Потом расскажу. Ты только не напивайся сразу! Меня подожди. Я сейчас к Ване заскочу, поблагодарю — и на самолет. Кстати, что там с нашим терпилой?

Так он теперь именовал Пахом Пахомыча.

— Перенесли на завтра. Но дали слово все решить.

— А почему не сегодня?

— Потом объясню, — ответил я, не желая входить в подробности по телефону.

— Завтра — тоже неплохо, — подумав, согласился Храповицкий. — Он, помнится, все похудеть мечтал. Может, теперь получится.

— Какой ты заботливый! — не удержался я.

— Тоже заметил? — подхватил он. — Я вообще с детства животных люблю. С собаками вожусь, тебя вот пытаюсь чему-то научить. Ленку дрессирую. Ай! Ты что дерешься? Я же в хорошем смысле.

Эта реплика была обращена не ко мне. Он был вне пределов моей досягаемости.

— Егорушку нашего он, между прочим, не больно жалует.

— Не он один, — хмыкнул я.

— Это потому что вы нетерпимые, — притворно заступился за губернатора Храповицкий. — Тяжело мне с вами.

Заезженная пластинка про храповицкое мученичество была мне до оскомины знакома.

В конце рабочего дня, ближе к семи, Плохиш и Сырцов сидели в кабинете директора одной из принадлежавших Плохишу забегаловок, неподалеку от железнодорожного вокзала.

Плохиш предпочитал не распространяться на стороне о своих забегаловках. Он их немного стеснялся. Храповицкому и его компании Плохиш неизменно демонстрировал свое пренебрежение к подобным заведениям и именовал их не иначе как «тошниловками». Но дорогих ресторанов упорно не открывал, считая это невыгодным. Клиентура в его кафешках была самая заурядная: шумные студенты, подвыпившие хвастливые ларечники и вульгарные девушки. Здесь не давали на чай, не предъявляли претензий к качеству блюд, зато знакомились между собой легко, напивались быстро и даже танцевали. Так что столы никогда не пустовали.

Но втайне свои забегаловки Плохиш любил. Во-первых, они приносили ему хороший доход. На круг выходило не меньше сотни тысяч долларов в месяц. Это не считая проституток и вокзальных «кидал», которые, ошиваясь здесь, платили Плохишу за крышу. Во-вторых, в своих «тошниловках» Плохиш отдыхал душой от каждодневного напряжения. Тут он был хозяином, и ему не нужно было притворяться и заискивать, как он это делал, общаясь с губернатором или Храповицким.

Он с удовольствием заскакивал сюда, наводил порядок и беззлобно покрикивал на туповатых, нерасторопных официанток, работавших за мизерную плату. Те испуганно таращили на него глаза, но продолжали все делать невпопад.

Кабинет, откуда Плохиш шугнул директора, чтобы остаться с Сырцовым с глазу на глаз, был тесный, с желтыми грязноватыми обоями, пропахшими тяжелыми запахами кухни. Кондиционер не работал. Сырцов задыхался и поминутно вытирал вспотевший лоб. На столе перед ними стоял коньяк и заказанные Плохишом шашлыки, на которые Сырцов, мучимый язвой желудка, взирал с отвращением. Из общего зала доносился нестройный шум голосов.

В отличие от Плохиша, чувствующего себя как рыба в воде, Сырцов сильно нервничал и машинально постоянно озирался.

— Да что ты шугаешься? — не выдержав, насмешливо бросил ему Плохиш. — Никто нас здесь не засечет.

— Да у меня уже привычка выработалась, — оправдываясь, проговорил Сырцов. — Сам знаешь, что в последние дни происходит. Я тебе документы принес.

— Давай-давай, — оживился Плохиш.

— Вот здесь — еще два постановления, — Сырцов протянул Плохишу бумаги, аккуратно подшитые и разложенные по папкам. — Три я отдал твоим ребятам в понедельник.

Плохиш открыл папки и полюбовался на оттиски печатей.

— Вот спасибо! — обрадовался он.

— Остальные подпишу завтра или, в крайнем случае, на той неделе, — продолжал Сырцов. — Итого семь стройплощадок. Как ты просил.

— Сколько я тебе за все про все должен? — спросил Плохиш.

— В сумме двести пятьдесят, — ответил Сырцов несколько обиженно.

Сам он никогда не забывал цифр, и подобные вопросы ему не нравились. В них ему чудилось желание сбить цену. Он и так брал с Плохиша меньше обычного.

— Мы же с тобой определились по деньгам, — проворчал Сырцов. — Ты сам цену назвал. Сотню твои парни отдали. С тебя еще полтораста.

— Да я разве хоть слово против сказал? — развел руками Плохиш. — Могу завтра рассчитаться, могу сейчас сотню отдать. Как лучше? Мне сегодня пацаны привезли, и тут ты как раз позвонил. Я и взял с собой на всякий случай.

В финансовых вопросах Сырцов не любил откладывать на завтра то, что можно было получить сегодня.

— Давай сейчас, — согласился он. — А полтинник завтра забросишь.

Плохиш достал откуда-то из-под стола мятый пластиковый мешок, раздувшийся от денег, и поставил на стул рядом с Сырцовым.