Я думаю о Леви – о том, где он был бы сейчас, останься он в живых. Вероятно, в тюрьме. Сидел бы где-нибудь за решеткой, приговоренный к большому сроку. Я рада, что он мертв.

Долгое время я боялась, что мы одинаковые – Леви и я. Но это не так. Я умнее. Я выжила. Я действительно забочусь о других людях. У меня есть способность любить, я знаю о ее существовании, хотя больше не могу пустить ее в ход.

Зрители замолкают, море академических шапочек и мантий колышется на летней жаре, и я начинаю свою речь.

* * *

После того как все получили дипломы, я разговариваю со своими родителями. Мы стоим на дворе в тени дерева, мать обмахивается программкой мероприятия и смотрит на других студентов. Высматривает Леви, как обычно.

Уголком глаза я вижу Руби, которая направляется к самому большому дереву в кампусе. Я знаю, куда она идет. Говорю своим родителям, что до отъезда мне нужно сделать еще пару вещей. Отец крепко хлопает меня ладонями по обоим плечам сразу, а мать подается ближе, ее губы скользят по моей щеке, и я чувствую успокаивающий запах ее шампуня. Запах дома. Она шепчет так тихо, что я едва слышу ее:

– Горжусь тобой. – Отступив назад, слегка улыбается мне – настоящей улыбкой, и это самый ценный подарок. Я хочу привлечь ее к себе и крепко обнять. – Полагаю, на следующий год мы будем навещать тебя в Бостоне.

Она права. Обучение на юридическом факультете Гарварда начинается в сентябре. Для меня весь процесс повторится заново, но теперь я все буду делать совсем по-другому. Я не говорю им о своей новой карьерной цели – о намерении стать судьей. Я сделаю все, чтобы таким людям, как Джон и Леви, не сходили с рук издевательства над другими.

* * *

– Малин! – зовет меня чей-то голос.

Я оборачиваюсь. Аманда, до этого стоявшая рядом со своими родителями – я полагаю, что это именно они, – говорит им что-то и идет ко мне. Я останавливаюсь и жду, пока она подойдет.

– Привет, – говорю, когда мы вместе с ней направляемся дальше.

– Привет. Я знаю, что мы не разговаривали с того вечера караоке в «Пабе»… боже, это было словно целую вечность назад! Но перед тем как мы разъедемся, я хочу сказать, что мне жаль. Ну, насчет Макса. Я не очень хорошо знаю, как справляться с тем, когда кто-то умирает, так что… но мне действительно грустно за тебя. Я знаю, что вы дружили. Он был немного странный, но…

Она начинает болтать, как обычно, и я обрываю ее:

– Знаю. Всё в порядке, спасибо.

Мы останавливаемся, и я смотрю на нее, зная, что намерения у нее самые благие. Но я не могу говорить о нем. Не говорила и не буду.

Аманда снимает шапочку и распахивает свою мантию, овевая себя волнами жаркого воздуха. Я понимаю, что она хочет сказать что-то еще, поэтому жду ее слов.

– В каком-то смысле жаль, что нам не суждено было подружиться, – говорит она. – Мне кажется, это было бы забавно.

Я все еще гадаю, как бы обернулись события, если б в тот день, во время ориентационного собрания, я не познакомилась с Джеммой. Может быть, если б я сначала встретила Аманду, то все еще играла бы в эту игру. Может быть, с ней мне было бы легче быть собой…

– Кстати, – произносит она с внезапной застенчивостью и понижает голос. – Я верно догадалась об этом, еще на первом курсе. Насчет Хейла.

Я не разговаривала с Хейлом уже несколько месяцев. Должно быть, она замечает озадаченное выражение моего лица.

– Я как-то раз увидела вас в комнате отдыха ассистентов. Решила, что это тайна, поэтому никому не сказала. Но я просто не могла не сказать тебе. Потому что я была права.

Я улыбаюсь ей.

– Да, Аманда, ты была права.

– Что ж, – говорит она, вздыхая и всматриваясь в толпу, – мне нужно найти Бекку и Эбигейл. Хорошего тебе лета. Я имею в виду – жизни. Хорошей тебе жизни.

– Тебе тоже, – откликаюсь я и смотрю, как она уходит прочь, полная уверенности и спокойствия.

* * *

Я встречаюсь с Руби, Джоном, Халедом и Джеммой возле дерева. Халед заключает меня в объятия, заодно сгребая и Джемму.

– Готовы? – спрашивает Руби. Мы все смотрим на нее. Каким-то образом она снова стала сильной. Как будто смерть Макса заново подключила ее к миру, напомнив, что нужно жить. Она достает из сумки фотографию в рамке и ставит между корнями.

Все смотрят на фото – то, которое мы сделали в День Выпускника. Лицо Макса – лицо студента старшего курса Хоторн-колледжа – навеки застыло во времени.

– Хороший снимок, – говорит Халед. – На самом деле я рад, что на нем нет Денизы. Ты была права, Джем.

Джемма качает головой.

– Не знаю… я вроде как скучаю по ней.

Дениза была «до». Халед выбросил ее в тот день, когда было найдено тело Макса. Как будто мы больше не могли ни шутить, ни веселиться. До самого дня окончания колледжа из нашего дома словно изгнали весь свет и радость. В этом «после» мы не могли быть счастливы без Макса, мы не позволяли себе быть счастливыми, и потому все закрылись в своих комнатах и молча горевали.

Мы встаем полукругом. Халед первый делает шаг вперед. Прошлой ночью мы собрались на кухне и написали инициалы Макса на верхушках наших шапочек – белой краской, ярко выделяющейся на черном фоне. Мы все снимаем шапочки и кладем их у подножия дерева. Чувство вины гнетет нас.

Спустя пару минут Халед говорит:

– Если когда-нибудь будете в Нью-Йорке, звоните мне. И заезжайте в гости. В любой момент. Пожалуйста.

Его слова звучат почти отчаянно, словно для него невыносима мысль о том, что он будет жить в своей роскошной квартире в небоскребе один. Мы все обещаем приехать к нему в гости, хотя я сомневаюсь, что мы это сделаем. Мы и так уже в последние месяцы виделись друг с другом намного реже – смерть Макса словно загасила искру, зажигавшую нас.

Несколько недель назад Халед отвел меня в сторону в библиотеке. Мы все избегали друг друга. Он смотрел на меня отчаянными, грустными глазами. «Я стал спать лучше», – выпалил он, словно признание. Да, то плохое, чего он боялся, действительно случилось. Я заверила его, что он просто по-своему справляется с горем и что все будет в порядке. Халед покачал головой и пошел прочь, все еще ошеломленный. С тех пор я ни разу не разговаривала с ним.

Джемма откашливается и смотрит на Халеда.

– Я еду с тобой, – говорит она. – У меня тоже скоро рейс.

Она обнимает меня крепче, чем когда-либо прежде, и целует в щеку.

– Пока, милая.

Смотрит на Руби и Джона, а потом они с Халедом уходят обратно к нашему дому. Джемма улетает домой, в Лондон, учиться в театральном. Со Дня Выпускника она все время проводила на факультете драматического искусства, и я видела ее лишь тогда, когда мы сталкивались во «Дворце». Она всегда была со студентами со своего факультета и держалась отстраненно от нас.