– Эксперименты, которые важны для всего человечества, Кэт.

– А разве Гитлер думал не так же?

– Смеешься, глупая, смеешься.

– Где ноготь, который вы взяли из моей комнаты? И пленка из моего фотоаппарата?

– А как поживает твоя тетушка?

– Тетушка?

– Та, что лежит на смертном одре в хосписе.

– Невероятно… – задохнулась Кэт.

– Я скажу тебе, что невероятно, дурочка. Целых двадцать лет я ждал такого пациента, как ты, а тебе совершенно неинтересно. Вот что невероятно. Забудь о Салли Дональдсон, сейчас это не важно. Важна ты. Разве не понятно? Я думал, что ты будешь потрясена, как был бы потрясен любой на твоем месте, что от волнения забудешь о лигнокаине. Кто думает о средствах? Для такого дела все средства хороши! Ты это испытала на себе. Разве ты не понимаешь?

– Сколько людей вы убили за эти двадцать лет, доктор Суайр? Или вы уже и счет им потеряли? – Кэт вынула из кармана записную книжку, взяла оттуда листок и развернула его. – С семьдесят второго по семьдесят шестой год вы работали анестезиологом в Королевском госпитале в Глазго в нейрохирургии и отделении интенсивной терапии. В течение пяти лет до вашего поступления туда у них в среднем было около четырех больных со status epilepticus. За четыре года, что вы проработали у них, средняя цифра подскочила до шести в год, а после вашего ухода снова упала до четырех. За пять лет до вашего там появления процент смертности в отделении интенсивной терапии составлял восемнадцать процентов. Пока вы там работали, он поднялся до двадцати трех, а потом, когда вы ушли, упал до шестнадцати. Хотите, чтобы я прочла вам цифры из других клиник, где вы работали? Они приблизительно такие же.

– Ты очень сообразительная девочка, Кэт. Отлично справилась с домашним заданием. Однако такая сообразительность тебе явно не на пользу. – Доктор Суайр сделал к ней еще один шаг.

Кэт посмотрела на иглу:

– Хотите убить и меня? Не думаю, что сейчас вам это легко удастся, даже с вашим подкупленным гробовщиком, подкупленным коронером и подкупленным патологоанатомом. – Голос ее звучал до странности отдаленно.

– У меня нет подкупленных коронеров или патологоанатомов, Кэт. Просто они не всегда знают, где и что нужно искать. Как и ты.

На мгновение она смешалась. Может быть, все это сон? К лицу ее прихлынула кровь, потом она снова побледнела. Стоявшая в комнате тишина давила ей на уши.

– Кто-нибудь непременно определит, что вы мне введете. – Голосу ее вторило эхо.

– Конечно определят, Кэт. Я им сам скажу.

– Что вы имеете в виду? – выдавила она из себя.

– Я скажу, что ты пришла, потому что почувствовала себя как-то странно, и с тобой случился эпилептический припадок.

– Но у меня нет эпилепсии.

– Судя по записям в твоей медицинской карте, есть – с тех пор, как ты попала в катастрофу.

Она покачала головой:

– Невропатолог снял этот диагноз.

– С эпилепсией дело не так-то просто. Ни один невропатолог не может быть уверен на сто процентов.

Холодная волна страха захлестнула Кэт. В голове ее кричал голос Доры Ранкорн; кричал Хауи. Она побежала к двери. Ноги у нее были до странности тяжелые, ей приходилось прилагать усилия, чтобы оторвать их от пола. Она схватилась за ручку, повернула ее, потянула. Дверь не поддалась. Она потянула сильнее. Тщетно.

– Тебе нужен ключ, Кэт, – сказал доктор Суайр.

Она повернула голову. Голова поворачивалась медленно, словно шея не подчинялась приказам мозга.

– Почему бы тебе не подойти и не получить вот это? – Анестезиолог приподнял шприц. – Можешь сделать это сама, если хочешь. Не следует заходить слишком далеко.

Кэт задыхалась, каждый вдох давался ей с трудом.

– Помнишь, что ты чувствовала в операционной? Ты чувствовала боль, но твои мышцы были парализованы, и ты не могла пошевелиться. Препарат, который я использовал, называется векуроний.

Она ничего не ответила.

– Он сходен с ядом кураре, которым индейцы в джунглях Амазонки намазывают свои стрелы, чтобы парализовать добычу. И своих врагов. К сожалению, он не так эффективен, если его принимать перорально, поэтому я добавил нечто, называемое мидазоламом, тебе в кофе. Он действует не так быстро, как внутривенная инъекция, поскольку ему нужно пробраться через стенки желудка. Но ты не беспокойся, Кэт, я ведь не буду тебя оперировать, поэтому боли никакой не будет. И не думай, что его обнаружат в твоем организме при вскрытии. Я подключу тебя на несколько дней к «искусственным легким» в блоке интенсивной терапии, пока препарат не подвергнется метаболизму. Видишь ли, тебе придется побыть на аппарате искусственного дыхания, потому что скоро ты уснешь, а твои легкие перестанут работать, так что ты не сможешь дышать.

У Кэт по щекам покатились слезы. Она закусила губу. Сумасшедший! Он просто сумасшедший! Должен же быть какой-то выход. Шатаясь, она пошла к другой двери. Ей приходилось буквально заставлять каждую ногу работать, преодолевать каждый шаг. Казалось, она идет по колено в воде.

Кэт схватилась за ручку двери, распахнула ее рывком, шагнула в длинную комнату, освещенную только отблесками с экранов светло-зеленых осциллографов, стоящих в один ряд далеко от нее. Она увидела огоньки, движущиеся по линиям, острые пики, мягкие зигзаги, прямые непрерывные линии.

Пахло животными. Она почувствовала этот запах сразу, как только вошла. Сильная вонь. Почти непереносимая. Кэт побежала между неподвижными черными тенями, которые лежали перед экранами.

Глаза этих теней, следившие за ней, блестели в темноте так же ярко, как огоньки на экранах.

Кэт замерла. Из зеленой дымки появились головы. Они двигались, хотя тела оставались неподвижными. Кошки. Тридцать или даже больше, каждая под осциллографом, у каждой верх черепа срезан и к обнаженному мозгу подсоединены электроды.

Она вскрикнула. Натолкнулась на стену, ударилась о твердый влажный кирпич, снова вскрикнула.

В дверях стоял доктор Суайр со шприцем, не двигаясь, поджидая. Кэт, чувствуя, как у нее подгибаются ноги, с трудом пошла назад. Борясь с усталостью, которая высасывала все силы, от которой закрывались глаза.

Господи, иди же, иди!

И тут она поняла, что ей нужно делать.

Кэт шла к доктору шатаясь, зигзагами, мимо зеленых вспышек на экранах, мимо глаз, горевших, как драгоценные камни, мимо поблескивающих мозгов. Пройдя, она оперлась о притолоку двери, посмотрела на него, открыла рот и рухнула к его ногам.

Она лежала тихо-тихо, а сердце билось с бешеным, оглушительным грохотом. Потом она почувствовала под собой его руки. Он хмыкнул. Резко приподнял ее за плечи. Она пробормотала что-то нечленораздельное и почувствовала, что ее тащат по кафельному полу, услышала, как, щелкнув, отворилась дверь в клетку с проводами.