бухте Спрэнгсвикен, всего в миле от Лунде, она не могла самостоятельно уплыть так далеко. И я не думаю, что Лина сидела на веслах. Как-то не верится, что она умела грести, в противном случае разве позволила бы она парню из Стокгольма позориться с веслами?

– Ну и?

– Думаю, Магнус одолжил ей свой мотоцикл, – продолжила Эйра. – Сам на лодке приплыл домой. Мы живем в Лунде, мы выросли там, я играла у реки с малых лет, когда мне еще не разрешалось спускаться к воде. Если он, ступив на сушу, оттолкнул лодку от берега, пустив ее в свободное плавание, то нет ничего удивительного в том, что она оказалась именно здесь – ниже по течению, в бухте Спрэнгсвикен. Затем дал Лине несколько дней форы, чтобы она успела исчезнуть, после чего заявил о краже своего байка.

Эйра ничего не сказала о стрекозах, о том, как однажды она поймала нимф и потеряла их еще до того, как у них появились крылья – настолько высоко ее брат ценил свободу.

– И всем этим ты хочешь сказать… Конкретно что?

Эйра потянулась за бутылкой, не потому, что хотела еще, но потому, что ей было это необходимо. Чтобы перестать чувствовать вес собственного тела и наплевать на то, что он там себе считает.

– Тебе когда-нибудь приходило в голову, что, возможно, Лина Ставред жива?

– Если бы я вел тогда это дело, – медленно проговорил ГГ, – то, может, и допустил бы такую мысль, но не теперь. Я это уже говорил.

– А теперь послушай, что скажу я. Это займет не больше минуты.

Это заняло двадцать минут. Эйра рассказала о Симоне и о том, как она решила, что это может быть Лина. Вряд ли это можно назвать простой случайностью, что Эйра вышла на женщину, которая из сил выбивается, дабы остаться незамеченной.

– Двадцать три года, – задумчиво проговорил ГГ и уставился на небо, на легкие белые облачка. – Это долго. Разве возможно жить так двадцать три года?

– Есть полно людей, которые живут, стараясь не попадаться на глаза властям в этой стране. Ты и сам это прекрасно знаешь. Те, у кого нет документов, преступные элементы, люди, которым что-то угрожает…

– Да-да, это понятно, но сейчас я мыслю чисто по-человечески. Знать, что таким образом ты больно ранишь своих родителей…

– Лина собиралась сбежать вместе с Кеннетом Исакссоном, – сказала Эйра. – Возможно, она действительно не собиралась больше возвращаться домой. Исходя из того, что я слышала о Лине Ставред, я так понимаю, что в первую очередь она думала о себе. А той милой, доброй девочкой, которой ее все считали, она стала, только когда исчезла.

– Или всегда была такой, в глазах своих родителей.

– Если моя догадка верна, то должны быть образцы ДНК, которые…

– Нет, – ГГ положил свою руку поверх ее, совсем ненадолго, после чего снова убрал. Это не было намеком, ничего такого, всего лишь жест, которым он хотел удержать ее на земле.

Успокойся.

Возьми себя в руки.

– Почти целый год она встречалась с Иваном Венделем, – продолжила Эйра. – В доме должны были остаться следы ее пребывания. Одежда. Возможно, расческа…

– Я другое имею в виду, – сказал ГГ. – Что ты должна сейчас же прекратить.

Он поднялся и, похлопав ее по плечу, исчез в туалете. До Эйры донеслось журчание – ГГ явно был из тех, кто не закрывает дверь в туалет, находясь в своем собственном доме.

После чего он снова оказался за ее спиной.

– Ты же знаешь, что требуются серьезные основания, – проговорил он, – подозрение в убийстве, решение прокурора. Без санкций мы не можем где попало брать образцы ДНК в этой стране.

– Знаю, – откликнулась Эйра и встала.

– И даже если ты права, то в том, чтобы скрываться, еще нет преступления. В том, чтобы просто жить, едва ли есть что-то противозаконное.

Эйра оставила на столе наполовину пустой бокал вина и извинилась, сославшись на то, что ей нужно успеть на следующий поезд до Крамфорса.

– Кстати, как у тебя продвигаются дела с этим? – спросила она, когда они уже стояли в прихожей, где теснились пара картонных коробок и несколько мешков с мусором.

– С чем?

– Ну ты, кажется, говорил, что собираешься завести детей, разве нет?

– А, ну да. Нет, не сложилось.

– Прости, меня это не должно касаться.

ГГ протянул ей рожок для обуви.

– Хочется ведь думать, что ты бессмертный, – грустно произнес он, – но потом проходит один месяц, следом другой, а ничего не происходит. Волей-неволей приходится взять ответственность на себя. Идти к врачу, обследоваться, выяснять, что с чем у кого не так, – он сделал жест в сторону своего долговязого тела, что заставило Эйру подумать о таком, о чем ей не хотелось сейчас знать. – После этого все утратило смысл, и стало больше незачем делить одну квартиру на двоих. Оказалось, что она и не думала удалять свой аккаунт в «Тиндере».

– Ты прав, – сказала Эйра. – Пожалуй, отпуск действительно мне необходим.

ГГ пожал ее руку теплым долгим рукопожатием.

– Я имел в виду совсем другое, – на прощание сказал он. – Если осенью появится свободная вакансия, то добро пожаловать к нам.

Сегодня на стуле рядом с его постелью сидела другая женщина. У нее в ушах болтались сережки в виде маленьких гитар.

Они закачались, когда она наклонилась вперед.

– Я не видела, что ты проснулся, – сказала она. – Как ты себя чувствуешь?

Улоф не знал, что ему следует отвечать. С физиотерапевтом он разговаривал мало, с медсестрами и того меньше. Хорошо бы знать, к какой категории принадлежит эта женщина. Проще всего ему было с уборщицами – они вообще плохо понимали по-шведски.

– Я пришла совсем недавно, – сказала женщина. – Ты еще спал. Врачи говорят, ты идешь на поправку.

Ему показалось, что он ее знает. В больнице работало много людей, и, конечно, он не мог их всех запомнить. Да и разговаривать с таким большим количеством женщин ему уже много лет не доводилось. Да, по сути, никогда, если подумать.

Улоф вздрогнул, когда она взяла его за руку.

– Мне так жаль, – проговорила она. – Я должна была быть там, с тобой.

Память начинала возвращаться. Уж лучше бы ему вкололи еще морфина, но в последнее время врачи стали снижать дозу. Где-то на задворках сознания громко хлопнула дверь. Кто-то заорал на него.

«Ах ты, мерзкий подонок. А ну выметайся из моей комнаты!»

– Ингела?

– Вот черт. Это было так давно. Я незнаю, что я должна…

И его сестра начала смеяться. Или нет, наверное, она плакала. Или то и другое вместе.