Мессир Ружеро нахмурился, но Харвей считал нужным проговорить все с разу и до конца.

— Мне понадобится также ваша помощь в расчистке русла Сальвы. Я хочу сделать ее судоходной, а на Мальдоре я видел тяжелые корабли и большие баржи. Кроме того, вы обязуетесь способствовать созданию собственного гранарского флота в порту Грот и других пригодных местах на южном побережье. Островных кораблей нам явно недостаточно. — он перевел дыхание. — Если вы обязуетесь выполнить мои требования, Гранар будет воевать за Мальдор как за самого себя.

Командор помолчал.

— Я должен обсудить ваши слова с капитулом. — медленно проговорил он. — Сдается мне, что у нас нет выхода. Нас мало и защита Гранара — все, на что мы можем рассчитывать. Вы ставите нас в тяжелые условия, сир.

Харвей тряхнул головой.

— Полагаю, что папа поставит вас в еще более тяжелые условия. Решайте. Когда будет ответ?

— Завтра. Утором соберется капитул и к середине дня вы услышите его решение.

Губернатор хлопнул в ладоши, приказывая вошедшим пажам убирать со стола.

— Желаю хорошего отдыха, сир. Завтра я покажу вам город и остров.

Всю ночь Харвей ворочался на пышных орденских перинах из орлиного пуха. Его покои были по здешним меркам великолепными: две соединенные друг с другом комнаты, окна забранные свинцовыми решетками и тонкими пластинами раскрашенной слюды, сквозь золотистые прожилки которой даже сумрачный зимний день казался напоен теплом и светом. Серый камень стен скрывали толстые гобелены местной выделки. Их-то консорт и принялся рассматривать за неимением лучшего занятия. Сон не шел, мысли были невеселыми, а картинки битв и турниров хотя бы отвлекали взгляд.

Деми не сразу понял, что вокруг него разворачивается бурная история ордена: возвышение братства при Беде Затворнике; походы в святую землю; разрушенный Храм, оплетенный ветками акации; пробивающийся сквозь камни святая святых бутон Розы. Древние аллегории не были до конца внятны консорту, да и не они сейчас занимали его воображение. Охватив ложе гостя со всех сторон, гобелены превращали спальню в зеленую беседку, навевая душе Деми неспокойные сны.

Несколько раз принц вставал, босиком прохаживался по мягким фаррадским коврам, устилавшим пол, пытался пить малиновый шербет, поставленный в его покоях на ночь. Но напиток показался ему слишком сладким, и Харвей просто извелся без воды. Он попробовал читать увесистую книгу, лежавшую в изголовье кровати. «Роман Розы» был полон символов и иносказаний, быстро утомивших консорта. «Многие говорят, что сны — пустое дело, одна болтовня и сумбур. Но мудрецы думают, что ночь показывает нам в своем туманном покрове то, что потом увидим мы днем при ясном свете». — пухлый том выпал из отяжелевших рук Деми.

Прямо на него со стены смотрели тканые лица рыцарей и дам, ведших бесконечный хоровод в розовом саду вокруг золотого цветка, столь громадного, что он больше походил на качан капусты. Узкие старинные платья, каких сейчас уже никто не носил, выпуклые лбы женщин, бритые до середины головы, прически с вплетенными в них змеями, драгоценные камни, горящие каплями крови. Красноватые оттенки глаз…

«Как бы выглядела Хельви в таких нарядах?» — подумал консорт. Лицо Дамы, стоявшей на гобелене слева от Розы, держа над ее пышным соцветием золотую Чашу, вдруг дрогнуло. Деми показалось, что она медленно поворачивается к нему, а ее пурпурные глаза широко открываются. Она была чудно прекрасна, а главное — в очерке ее овального лица, точеном носе, жадно раскрывающихся ему навстречу чувственных губах сквозила неуловимое сходство с королевой. Он знал, знал, что это не Хельви. На широкой ленте, охватывающей грудь и талию женщины, старинной вязью вспыхивало имя: Изис. Казалось, эта зовущая, бесконечно желанная дама вобрала в себя черты всех виденных им когда-либо женщин, и тех, которых ему еще предстояло увидеть. Она была первая и последняя — единственная. Она протягивала к нему чашу, полную свежей, хрустально чистой воды. Пей, пей — говорило каждое движение.

Харвей осторожно вытянул ладони, чтоб не разрушить волшебства, принял драгоценный дар и поднес его к губам. Край кубка был почему-то мягким, и консорт не сразу догадался, что Чаша — часть гобелена и не может быть иной. «Пей и смотри на меня», — шепнула ему божественная гостья. Харвей повиновался. Он попробовал оторвать взгляд от затягивающих алых глаз и не смог. Это не понравилось Деми настолько, насколько еще что-то может не нравиться в полном расслаблении чувств. Надо было сделать над собой усилие, но воля растворилась в желании пить. Все, на что был способен консорт, это перевести угол зрения с глаз прекрасной незнакомки на ее дар. От этого усилия он ощутил нестерпимую резь в зрачках и испугался за свою голову.

Губы Харвея лишь слегка коснулись воды. Глоток принес ему такую боль в середине груди, что принц попытался закричать, но не смог, и тут же увидел содержимое Чаши. Мертвую Голосу из левого виска которой медленной черной лентой выползала змея.

Следуя за ее круговым движением, картинка менялась: Голова набирала золотистое свечение и начинала вращаться по кругу. Харвей увидел Луну, затем яркое золото и блеск бриллиантов какой-то вращающейся звезды с загнутыми по часовой стрелке концами, через секунду она раскрылась лепестками пышной Розы, такой же как на гобелене. Роза набухала изнутри, с каждой минутой становилась все больше, и вдруг лопнула по всей длине косым андреевским крестом, через который брызнул ослепительно яркий белый свет.

Харвей видел Розу изнутри. Там вращение тоже продолжалось: маленький черный головастик хватал ртом хвостовой плавник большого синего кита. Еще круг из каких-то лапок и жабр — и перед глазами Деми ясно возникла саламандра, вцепившаяся зубами себе в хвост.

Свет сменился чернотой, на которой кое-где поблескивали редкие крупинки звезд. Харвей ясно сознавал, что находится в огромном пустом соборе, куполом которому служит даже не ночное небо, а глубины вселенной. Он повис где-то в верхней части Храма, стоя на покачивающемся из стороны в сторону Млечном пути. В руке Харвея был меч — грозный клинок лорда Монтаньяра.

Звездная дорога стала широким заснеженным полем, по которому к принцу огромными скачками приближался седой трехголовый волк. За спиной у Харвея поднялась метель — или это заплескали крылья лорда Монтаньяра? Святой покровитель коснулся оружия Деми, и оно стало легким, как пушинка. Когда Зверь был уже совсем близко, консорт понял, что поднял клинок на дракона. Трижды Враг прыгал, и трижды опускался меч, с тяжелым хрустом отсекая очередную голову. Безголовый Зверь продолжил свой бег к противоположному концу поля и скрылся из глаз.

Поле вновь сузилось и закачалось под ногами. С левой стороны чуть выше дороги стоял монах в коричневом балахоне с капюшоном, опущенном на лицо. Харвей знал, что не должен с ним сражаться, но и не должен выпускать меч из рук, поскольку именно сила его клинка удерживает незнакомца от враждебных действий. Когда Деми был напротив грозной фигуры, монах поднял руки и скинул капюшон, под которым оказалась длинная крокодилья морда.