До Вертлявой речки добрались уже заполдень, и до вечера осторожно двигались вверх по ней. Всю ночь сортировали товары и перегружали тюки с одного корабля на другой, всю ночь горели факелы и слышался шум шагов и тихий говор. Бывший кораблик купца загрузили чуть не по самые борта. Были там и ткани, и посуда, и одежда! Оружие получше и то, что можно было спокойно унести по лесу, взяли славяне. Золото и серебро поделили поровну. Тем не менее, на триреме осталось ещё много товаров, и хоть были они дешевле, купец тоже был доволен. Настало время прощаться.

— Ну, удачи вам, люди добрые, — обняли бывших гребцов славяне. — И тебе, купец, счастливо до дома добраться!

— Век вас добром помнить будем, да может, когда и вам помочь чем-то сможем, — отвечали гребцы!

— Будете в нащих краях, заходите! Пириму как родиних! — кричал вдогонку купец.

После того как славяне скрылись в лесу, команда маленького судёнышка уселась на вёсла и двинулась к большой реке, а купец чуть не приплясывая ходил рядом с триремой и довольный деловито прикидывал, что можно сделать, чтобы трирему не узнали.

Трирема с воинами и три быстрых узких галеры боролись с течением, поднимаясь вверх по реке. Иногда одна из галер заходила во впадающий в реку приток и обследовала его примерно на четверть дня. Это здорово задерживало, но позволяло вести погоню, не думая, что грабители где-то спрячутся. Основной отряд в это время не останавливался, а просто двигался помедленнее, и когда отставшая галера догоняла, снова бросался вперёд со всей возможной скоростью, до следующего притока. Погоня шла по пятам похитителей, укравших богатства самого Карилиса — тестя князя Лиходола, друга логофета Варлония и любимого подданного императора. Отряд вёл сам начальник гарнизона Проскурий, а значит, этим ворам не уйти!

Проскурий расспрашивал людей на всех встречных судах, не видел ли кто уходящую вверх по течению трирему. Когда отвечали, что видели, он требовал указать где. Ему рассказывали, и тогда до этого места не нужно было заходить в притоки, что сильно ускоряло погоню.

Карилис редко уходил с палубы, озирая окрестности не хуже любого наблюдателя. Больше всего он боялся, что славяне бросят корабль и уйдут в леса, где их ни за что не догнать, но какой нормальный человек бросит такой дорогой корабль с такой кучей прекрасного товара. Хотя они же варвары и к нормальным людям не относятся.

Остановки делали только на ночёвку, где раскладывали шатёр для Карилиса и палатки для офицеров. Солдаты спали прямо у костров. Едва начинало светать, быстро варили завтрак и с восходом трогались в путь.

Каждое утро Карилис метался между людьми и подгонял всех быстрее тронуться в путь, что надоело не только солдатам, но и офицерам. Усталость понемногу брала своё, и люди ворчали, что к тому времени, когда они догонят грабителей, и драться-то не смогут.

На двенадцатый день плавания, когда отряд подошёл к землям, где могли встретиться варвары, Проскурий решил дать людям отдохнуть и велел пристать к берегу задолго до сумерек. Широкая луговина и ровный берег говорили о том, что это место не раз служило стоянкой для разных путников. Карилис тут же накинулся на него чуть не с кулаками:

— Тебя отправили догонять грабителей, а ты подло уклоняешься от своих обязанностей! Вели немедленно продолжать погоню!

— Гребцы устали постоянно грести против течения, — оправдывался Проскурий. — Им нужен отдых. Грабители без отдыха тоже долго не продержатся. Мы и так их догоняем. По рассказам встречных купцов, они всего в одном дне пути от нас.

— Правильно, это ведь не твоё имущество! — ещё пуще взъярился Карилис. — Тебе его не жалко! Я приказываю отправляться в погоню, и к утру мы их догоним! А как известно, утром сон самый крепкий! Вот тут мы их и возьмём! Ты слышишь? Я приказываю!

— Пока здесь приказываю я! — твёрдо сказал начальник гарнизона. — И я приказываю отдыхать до утра!

— Ты боишься! Ты трус! — налетел на него Карилис. — Я буду жаловаться самому императору и скажу, что он не получил чудесную птицу, которая предсказывает будущее, только из-за твоей трусости!

Уставшие солдаты смотрели на эту перепалку и всей душой ненавидели Карилиса. Раздался глухой ропот, но Карилис ничего не замечал:

— Кого ты испугался? Варваров? Это ещё не их земля, их тут нет, мы войдём в их земли ещё только через неделю! Кого ты испугался?

— Варвары могут быть где угодно, — возражал Проскурий. — И лучше отдохнуть на границе их земли, чем в самой гуще! Грабителей мы догоним уже через три-четыре дня, и люди к тому времени не должны быть измотаны непрестанным маханием вёслами.

— Я же говорил, что ты трус! — не унимался Карилис. — Какие тут варвары? Вот смотри! Я становлюсь на самом виду, лицом к лесу! Эй, варвары! Вы меня слышите? Эй, где вы? Варвары!

Проскурий взмолился богу, желая, чтобы сейчас из леса вылетела стрела и пробила этого гнусного торгаша насквозь, но когда он действительно увидел эту стрелу и то, как она медленно впивается в тело Карилиса, отбрасывая его назад, — не поверил своим глазам и подумал, что это наваждение. Но наваждение не проходило, и Карилис, свалившись мешком, уже лежал на земле, заливаясь кровью.

— Нет, Боже… я не хотел… я не хотел! — мотая головой, испуганно повторял Проскурий.

Тем временем солдаты, не обременённые молитвами и видениями, вскочили, и похватав оружие, построились лицом к лесу, закрывшись щитами. Лекарь подбежал к неподвижно лежащему Карилису, и осмотрев его рану, подошёл к Проскурию.

— Что там?

— Мёртв. Стрелял очень хороший стрелок.

— Знаю. Лучше него никто не выстрелит… — хмуро ответил Проскурий. — Уходим отсюда.

— Но скоро уже ночь, господин!

— Мы возвращаемся! — и обращаясь уже ко всем, Проскурий заговорил громко и уверенно: — Дальше погоня безсмысленна, а лес кишит варварами. Многоуважаемый Карилис, в своей безмерной отваге презрев опасность, пошёл к ним на переговоры, но они убили его, как только он вышел из нашего строя. Все слышали?

— Так и было. Да. Слышали. Мы сами это видели! Так и было! — кивали головами солдаты.

— Мы бросились за ними, чтобы отомстить, но они убежали, — продолжил Проскурий.

— Да, так и было! Мы всё видели! Да. Да.

— Одна галера с телом благородного Карилиса отправится вверх по течению и передаст его родственникам. Остальные возвращаются домой.

Глаза и выражение лица Проскурия были таковы, что ни солдаты, ни офицеры даже не подумали сказать что-то против. Они знали,