— Но разве возможно было удержать Иерусалим после такого триумфа султана в битве при Хаттине?

В голосе Ричарда слышалось волнение. Уильям де Шампер тяжело вздохнул.

— Видите ли, ваше величество, после поражения при Хаттине подданные Иерусалимского королевства глубоко пали духом. И неудивительно — ведь они в одночасье лишились воинства, способного их защитить. Оттого и замки Святой земли сдавались всадникам Саладина без боя. Я в то время был далеко, обороняя Аскалон, но до сих пор испытываю горечь оттого, что не смог попасть в Святой Град до того, как он пал. Клянусь спасением души, это ложь, что перед султаном не в силах устоять ни одна крепость! Несмотря на всю свою славу полководца и прозвище «Меч ислама», султан далеко не всегда владеет положением и принимает верные решения. В том числе и тогда, у стен Иерусалима…

Не стану хулить тех, кто пролил там кровь, но позволю себе порассуждать о ходе событий. Взгляните: до Хаттина Саладин не сумел взять крепость Крак де Шевалье, потерпел неудачу в Магрибе, не рискнул атаковать замки своих врагов ассасинов и вынужден был заключить с ними соглашение. Но после Хаттина, когда неверные были воодушевлены поражением христиан, все эмиры примкнули к султану и двинулись вместе с ним отвоевывать Святой Град. Никогда еще у Саладина не было столь многочисленного воинства, и он готов был на все, чтобы достичь цели, хотя перед тем не смог взять ни Тир, ни Триполи. Но на что ему была длительная осада этих упорно сопротивляющихся приморских городов, когда перед ним был Иерусалим! Поэтому он направился прямо туда, а прибыв под стены Святого Града, как я уже говорил, велел объявить, что не намерен щадить даже мирных жителей, ибо точно так же поступали первые крестоносцы. Однако Балиан де Ибелин сумел переубедить султана — честь ему и хвала за это!

И вот что сказал барон: если султан не согласится на те условия сдачи города, которые выставили его защитники, все без исключения жители Иерусалима будут биться до последнего. Но еще до того, как город падет, будут казнены все находящиеся там мусульмане — а таковых было свыше пяти тысяч, — и разрушены священная для всех последователей Пророка мечеть Аль-Акса и прочие святыни неверных. Вы видите сами: то, что молва называет благородным милосердием Саладина, не что иное, как вынужденный шаг, сделанный под давлением барона Ибелинского. Саладин пошел на сделку и получил Иерусалим в кратчайший срок, причем без потерь.

Однако население Святого Града все равно пришлось выкупать из плена. И обрести свободу удалось далеко не всем. Султан и его брат аль-Адиль сами демонстративно заплатили за часть жителей и отпустили их на волю, правда, лишив остатков имущества. И тем не менее около пятнадцати тысяч горожан не смогли заплатить выкуп и были проданы в рабство. Христиане в таких количествах наводнили невольничьи рынки, что цена на рабов упала, и крепкого воина-крестоносца можно было обменять на пару туфель без задников.

Как видите, государь, мнимое благородство Саладина оказалось весьма выгодным для его единоверцев, но не для христиан, которые тем не менее продолжают его восхвалять. Что касается полководческих дарований султана, то они весьма преувеличены. Его дядя Ширкух был отменным воином, его старший брат Туран-Шах также был видным стратегом, даже его младший брат аль-Адиль прославился в сражениях. Именно он умело завоевывал те замки, под стены которых его направлял султан. Саладин же преуспел лишь в двух вещах: сумел объединить земли ислама под своей рукой и одолел немногочисленное воинство крестоносцев при посредстве огромной армии. Пророк неверных, сир, именно так и предписывает вести войну — когда налицо полная уверенность в победе. Поэтому Саладин ввязывается в битву лишь тогда, когда его силы наголову превосходят противника. Иное дело мы: вера ведет нас в нашей bellum sacrum,[112] и многие наши победы происходят вопреки всему и подобны чуду!

— И тем не менее мы утратили Святую землю, — печально подвел итог Ричард. — Я вижу, мессир Уильям, что вы не жалуете Саладина, однако не вижу смысла умалять его полководческие дарования. Ведь собрать и вывести на поле боя значительную силу — одно из главных условий грядущей победы.

Маршал склонил голову, соглашаясь с королем. Ричард принял крест защитника веры почти три года назад, но лишь теперь, собрав внушительное войско, дающее возможность сражаться с Саладином на равных, выступил в поход. Поэтому Уильям не удивился, когда король спросил, как случилось, что Юсуф ибн Айюб, курд по происхождению, весьма далекий от престола, сумел стать во главе такой необъятной державы.

— Увы, государь, стремительное возвышение зачастую зиждется не на мудрости правителя, не на его военных успехах, а на ловких интригах. И в этом Саладин не имеет равных. Он родился в Месопотамии в семье мелкого военачальника-курда, отличившегося на службе у правителя Дамаска Нур ад-Дина. Тот же Нур ад-Дин отправил покорять Египет дядю будущего султана — эмира Ширкуха, уже известного полководца. Саладин состоял при дяде, тот предоставил ему крупные отряды, с которыми племянник сумел завладеть портом Александрии Египетской. У курдов развита взаимопомощь родичам, и дядя сразу же возвысил племянника, сделав его вторым лицом в Египте после себя. А вскоре Ширкух скоропостижно скончался на пиру. Случайное стечение обстоятельств? Не исключено. Но Саладин сразу же назначил себя визирем при дворе последнего египетского халифа из династии Фатимидов.[113] Халиф также вскоре умер… от истощения. Нам известно, что Саладин приказал запереть халифа в отдаленном покое дворца, а когда через много дней этот покой открыли, потомок Фатимидов был уже мертв. Теперь ничто не препятствовало Саладину стать правителем Египта.

Однако это не могло понравиться султану Дамаска Нур ад-Дину. Он попытался оказать давление на неожиданно возвысившегося курда, но Саладин дал ему ясно понять, что не нуждается в опеке. И хоть он приказал поминать Нур ад-Дина в молитвах и писал ему письма, заверяя в преданности, на деле же не помогал ему ни деньгами, ни войском, о чем тот просил. Более того, после смерти Нур ад-Дина Саладин вмешался в споры его наследников и отнял у них сирийские владения, сместив законного претендента — сына султана. Став правителем Египта и Дамаска, Саладин занялся созданием империи, править которой предстояло членам его клана Айюбидов — среди них были весьма успешные воины. Они завоевали для своего возвысившегося родича Аравию, Ирак и Йемен. И только после этого, имея значительное превосходство в воинских силах, Саладин провозгласил джихад — священную войну с иноверцами в Святой земле.

Вот с каким человеком вам придется иметь дело, государь. Он весьма умен и изощренно хитер, но его благородство я бы не стал превозносить. У христиан принято совершать благородные поступки, не трубя об этом повсюду. Саладин же каждый свой благородный жест обращает себе на пользу. Это сыграло свою роль, когда после падения Иерусалима многие христианские города сдавались ему без боя, полагаясь только на его великодушие. Но теперь все должно измениться. И я молю вас, государь, — поспешите в Палестину! Ибо вы наша единственная надежда! Как бы ни была многочисленна армия сарацин, я знаю, что наши рыцари более умелые и отважные воины, пусть их и не так много, как в отрядах того, кого прозвали «Мечом ислама».