— Знаете, что говорят студенты? Они спросили меня: «Неужели она действительно японка? Такая добрая и мягкая, совсем как кореянка, только что по-корейски не говорит…»

Рэйко переспросила, сомневаясь, правильно ли поняла профессора, и была донельзя удивлена. Оказывается, во время ее уроков студенты толпились в аудитории и в коридоре вовсе не из любви к музыке, просто они считали, что все японцы злые, и готовы были прийти на помощь тому, над кем станет издеваться новая преподавательница. Но, видя, как ласково обращается она со студентами, ожидавшие в конце концов попадали под ее обаяние. В результате все единодушно решили: эта ангелоподобная японка просто исключение из правил, но в целом японцы все равно злые.

Неожиданные слова профессора на многое открыли моей дочери глаза. Она вдруг поняла, почему муж так нервничал и с такой подчеркнутой деликатностью обращался с домработницей-кореянкой. Почему они, как и все прочие сотрудники японского посольства, жили в американском сеттльменте, располагавшемся на холме в пригороде Сеула, и только там чувствовали себя в безопасности. Символом этой безопасности был американский солдат, стоявший у пропускного пункта и досматривающий всех входящих и выходящих…

Об этом она написала мне в письме, а в другом письме, которое пришло в тот день, когда мы с женой как раз вспоминали, что исполнился год с тех пор, как новобрачные уехали в Сеул, дочь сообщила, что беременна и что ее осматривал гинеколог-американец. Это сообщение повергло жену в панику; понимая, что сама не сможет поехать в Сеул, когда дочери придет время рожать, она заявила, что та должна приехать рожать в Японию, но я указал ей на следующие строки письма:

«Из книги отца „Вероучительница“ мне очень хорошо запомнилось, что говорила о родах Мики Накаяма своим близким, какие практические советы давала и как помогала претворять их в жизнь. Я рассказала об этом американскому гинекологу, и он подтвердил, что все, сказанное Мики, совершенно верно, роды — это не болезнь, а естественное явление. Но когда женщина рожает впервые, ей лучше лечь в больницу, как только начнутся схватки. Если роды пройдут нормально, через два дня можно будет выписаться… Его разъяснения успокоили меня, и я решила полностью довериться ему, так что ни о чем не беспокойтесь…»

Я и не знал, что дочь читала «Вероучительницу», ведь она была неверующей и не являлась сторонницей учения Тэнри. Ее решение на собственном опыте испытать правильность указаний Мики Накаяма относительно родов было выше моего понимания.

На следующий месяц (ноябрь) было намечено открытие Международной конференции японоведов в Киото, инициатором которого был возглавляемый мной японский ПЕН-клуб. Через международный ПЕН-клуб я подбирал участников для этой конференции. В середине октября я получил весьма сердечное послание от председателя южнокорейского ПЕН-клуба, в котором он писал, что получил уведомление от правительства об отказе участвовать в конференции, и просил, чтобы в Корею срочно приехал полномочный представитель японского ПЕН-клуба, встретился бы с представителями правительства и убедил их дать свое согласие на участие в конференции, разъяснив при этом, что, поскольку ее подготовку осуществляет ПЕН-клуб, Северная Корея, не имеющая своего отделения ПЕН-клуба, не будет приглашена, даже если там и существуют японисты. Совет японского ПЕН-клуба тоже рекомендовал мне ехать в Сеул, поэтому, подумав, что заодно навещу дочь и зятя, я в конце концов решился на эту поездку, хотя особого желания двигаться с места у меня не было: совсем недавно, в мае, я ездил с аналогичной целью во Францию и Советский Союз.

В сеульском аэропорту меня встретили дочь с зятем. Беременности ее заметно не было. Радуясь встрече, я хотел было передать сумку стоявшему за заграждением зятю и выйти, но меня остановил таможенник и заявил, что у меня есть журнал, запрещенный для ввоза в страну. Речь шла о еженедельнике «Асахи», который мне сунул кто-то из членов клуба, пришедших в аэропорт Ханэда меня проводить, — мол, журнал только что вышел, прочтете в самолете и выбросите. Однако я так и не успел его просмотреть, рассеянно скрутил в трубку и держал в руке, когда выходил из самолета в Сеуле. Оказалось, что в этом еженедельнике была статья, порочащая Южную Корею, и только что, утром, его запретила цензура, поэтому меня подвергли строжайшему досмотру, желая узнать, нет ли у меня таких журналов и в сумке…

«Да, несладко жить в Корее», — подумал я и проникся сочувствием к дочери с зятем. Я почувствовал себя в безопасности, только оказавшись в их квартире в доме на территории американского сеттльмента.

Что касается официальной цели моего визита в Корею, то благодаря содействию зятя я на следующее же утро получил аудиенцию у одного из высокопоставленных корейских чиновников и за какой-то час сумел уладить дело. Провожая меня, чиновник пожал мне руку, улыбнулся и сказал:

— В Корее нет ни одного специалиста по Японии, но вся интеллигенция настроена по отношению к японской культуре чрезвычайно критически. Не знаю, понравится ли вам, если члены нашего ПЕН-клуба на вашей конференции будут ругать японскую культуру?

Покончив с основным своим делом, я должен был сразу же возвращаться домой, но по разным причинам задержался еще дня на четыре и все эти дни жил у дочери. Как-то, когда мы остались с ней наедине, я сказал ей, что мать беспокоится из-за ее беременности и очень просит ее рожать в Японии. Дочь засмеялась и рассказала мне забавную историю. Оказывается, когда она вернулась из Парижа, поставив перед собой цель — лучше узнать Японию, то прежде всего обратилась за советом к профессору А., преподававшему у них в училище философию. Профессор рекомендовал ей для прочтения четыре книги, одной из которых была «Вероучительница», причем профессор сказал, что эту книгу можно рассматривать просто как описание одной женской судьбы. Рэйко внимательно ознакомилась со всеми четырьмя произведениями, нашла в них много для себя поучительного, но довольно быстро о них забыла. И только поняв, что беременна, внезапно вспомнила прочитанное. Героиня «Вероучительницы» была женой мирного землевладельца из провинции Ямато, но, испытав в сорокалетием возрасте божественное наитие, стала, повинуясь указаниям Бога, служить людям, бросила дои, семью, земельные владения и опустилась на самое дно нищеты. Люди презирали ее, одни говорили, что ее заморочили лисы, другие называли помешанной. Когда через пятнадцать или шестнадцать лет ее замужняя дочь, согласно тогдашнему обычаю, вернулась рожать в отчий дом, то обнаружила на его месте жалкую лачугу, где негде было даже лечь. Вероучительница заставляла дочь до самых схваток работать без всяких поблажек, утверждая, что роды — это не болезнь, а признак великолепного здоровья и надо не бояться, а радоваться. А на следующий день после родов не только не разрешила ей лечь, но еще и заставила стирать… Именно поэтому ее стали называть покровительницей рожениц…

Вот почему моя дочь была совершенно спокойна, она считала, что роды — это не болезнь, а естественное явление, и только по настоянию волновавшегося за нее мужа показалась известному американскому профессору Д. из клиники акушерства и гинекологии, которого рекомендовал начальник мужа. После тщательного осмотра профессор Д. успокоил супругов, сказав, что беременность протекает нормально, что роды — это не болезнь, а обычное физиологическое явление, поэтому, при отсутствии патологии, можно не менять привычного образа жизни. Достаточно раз в месяц приходить к нему на осмотр. По его словам, рожать ей предстояло в конце января, до этого времени можно жить обычной жизнью, и только когда начнутся схватки, следует лечь в больницу. Если не будет никаких осложнений, уже на следующий день ее выпишут. Вот тут-то дочь и рассказала профессору, каких взглядов на роды придерживалась госпожа Вероучительница, и призналась, что всегда считала их суеверием, но он, улыбаясь, успокоил ее, сказав, что его предписания основаны на результатах новейших медицинских исследований, поэтому никаких причин для тревоги нет.