– Да, все ясно, – покивали мужики.

– Перехожу ко второму вопросу: что? Что именно можно было делать на территории бывшего ГУЛАГа? На чем вообще можно делать такие большие деньги? Торговля оружием? Как перевалочная база ГУЛАГ вполне подходил, но!.. Вояки такое хлебное дело никому не отдадут. Торговля живым товаром? Отпадает. Наркотики? Да, деньги там крутятся бешеные, и производство в бывшем лагере можно было бы организовать, но возникают большие сложности с их распространением – место-то ведь очень отдаленное, куда можно долететь только вертолетом. Предположим, Тарасов туда прилетал, забирал груз и куда-то его отвозил, а дальше что? У вас в аэропорту собаки натасканные, им без разницы, чей вертолет, облают, и как он потом объясняться будет? А в самом городе вы эту заразу извели. А после разговора с Иваном Георгиевичем я понял, что это либо золото, либо алмазы, но, скорее всего, второе, потому что для промывки породы нужно много воды, которой там поблизости нет, а вертолетом столько не навозишься. Вывод: алмазы, которые тогда в ГУЛАГе, явно незаконно, для собственного обогащения, руководство добывало, потому что иначе не стали бы уничтожать всех тех, кто об этом хоть что-то знал. А если учесть, что Тарасов каждые два месяца в Благовещенск к дочери летал, откуда до Китая рукой подать, то вопрос их вывоза и последующей реализации решался очень просто – они же не звенят! Да и кто бы решился досматривать генерала полиции?

– Но заключенных же куда-то возили, а там, в лагере, лично я никаких машин поблизости не видел, – возразил Романов.

– Я так думаю, что их просто возили по кругу, чтобы запутать, а на самом деле месторождение находилось где-то совсем близко, куда можно пешком дойти.

– Так если добыча возобновилась, значит, кто-то из знавших эту тайну все-таки остался в живых? – заинтересованно спросил Матвей – ну да, это же был его профиль.

– Все расскажу, ничего не утаю, – пообещал Гуров. – Итак, я пришел к выводу, что это алмазы! Вопрос третий: кто же их добывает?

– И ты тогда спросил, кто у нас в области на предприятиях работает, если местного населения не густо, а узнав, что китайцы, стал интересоваться, не бегут ли они, – понятливо покивал Виталий.

– И вы ответили, что за все годы человек шестьдесят сбежали, причем особенно много за последние три года. Ключевые слова здесь: три года! Три года назад сюда приехал Тарасов, три года назад у Корня большая часть группировки куда-то делась, но вот три-четыре человека остались, три года назад стали массово исчезать китайцы. Вот и вся разгадка! Как видите, ларчик открывался очень просто!

– Но Тарасов-то откуда мог об алмазах знать? – удивился Матвей.

– А это еще проще. Дело в том, что перед вылетом сюда один человек очень обоснованно предположил, что за покушением стоит Москва, причем имелся в виду не сам город, а… Ну, вы понимаете. Но если это, так сказать, госзаказ, то кто-то должен был тылы киллеру прикрывать. У смежников не очень-то поинтересуешься, а вот по своему ведомству я справки навел. И что же я узнал? А то, что генерал-майор Юрий Петрович Тарасов – потомственный милиционер, и отец его милиционером был, правда, так высоко не забрался, а вот дед, причем его полный тезка и заслуженный работник МВД, был начальником 313-го ГУЛАГа!

– Так вот откуда ноги растут! – воскликнул Косолапов.

– Вот именно! От него-то маленький Юрочка все и узнал! Да еще и записи свои с планами и всем прочим тот ему оставил. И, когда представилась возможность, Тарасов-внук подсуетился, чтобы сюда попасть, а служил он до этого, как я уже говорил, в Курске.

– Но как же он не побоялся с этим уголовником Корнем связаться? Как они вообще могли скорешиться? – недоуменно пожал плечами Геннадий.

– Вот и это меня тоже очень заинтересовало. Дело в том, что, как мне сообщил Орлов, по документам, у Корня первая ходка была по 58-й, и отбывал он в 313-м ГУЛАГе, как раз в то время, когда там начальником был Тарасов-дед. И показалось мне очень странным, что политический вдруг превратился в уголовника-садиста.

– И тогда ты захотел посмотреть его дело, – сообразил Матвей.

– Да! Только в архиве вашего ФСБ такого дела не оказалось, а в архив местного МВД я, по вполне понятным причинам, обратиться не мог. Да и без толку это было бы, потому что там хранятся только дела умерших заключенных, а дела тех, кто из лагерей живым вышел, по истечении срока давности уничтожают.

– И что это значит? – спросил Борис.

– А то, что никто Корнеева не судил и не осуждал! Не было в лагере такого заключенного! Но зато, по рассказам Ивана Георгиевича, там был начальник оперчасти Савва Игнатьевич Корнейчук! Садист, каких мало, который получал невыразимое наслаждение, пытая заключенных и всячески издеваясь над ними.

– Что же тогда получается? Этот Чук?.. – Романов удивленно уставился на Гурова, и тот подтверждающе кивнул головой.

– Да, это его сын, точная его копия во всех отношениях. После смерти Сталина, когда была объявлена амнистия, Корнейчук понял, что пришла пора скрываться в неизвестном направлении. Ведь не только власти его пришел конец, но ему самому мог наступить конец, потому что желающих отомстить нашлось бы немало, да и руководство на самом верху начало стремительно меняться на новое, а старое из высоких кабинетов переселяться в узилище. И задумал он для всех исчезнуть. А что такое для начальника оперчасти состряпать себе справку об освобождении по амнистии на новое имя? Раз плюнуть! И вот одним летним днем капитан Корнейчук отправился в тайгу на охоту и пропал, а на свет божий в этот день появился бывший политзаключенный Корнеев Савелий Игнатьевич. Естественно, было заведено дело об исчезновении Корнейчука, которое закончилось ничем. И все решили, что он погиб в тайге. Все, кроме…

– Тарасова-деда, – догадался Романов.

– Вот именно! Он слишком хорошо знал Корнейчука, свою правую руку, и его прегрешения, чтобы поверить в такое стечение обстоятельств – как только объявили амнистию, так тот и исчез. И личное дело капитана Корнейчука он на всякий случай придержал, не сдал в архив. Как говорил Тарасов-внук, он был вообще очень аккуратным человеком, никогда ни одну бумажку не выбрасывал.

– И стал Корнейчук-Корнеев уголовником, – добавил Стас.

– Да, эта среда оказалась для него вполне подходящей, – сказал Гуров. – Лагерный быт и царившие там нравы он, хоть и по другую сторону колючей проволоки находился, знал прекрасно, крови не боялся, жесток был безмерно, так что органично вписался в уголовный мир. И даже специализация его по цеховикам тоже родом из ГУЛАГа, потому что при Сталине было такое понятие, как экономическая диверсия, вот под эту статью цеховиков и подводили. А уж когда они попадали на зону, Корнейчук вытрясал из них и имена их деловых партнеров, и заначки, и фамилии тех, у кого можно было бы поживиться чем-нибудь ценным. Вот он и стал этим делом промышлять, благо те обращаться в милицию и не думали, а потом и сына своего к этому делу привлек, потому что с семьей своей он потихоньку поддерживал отношения, помогал деньгами и вообще принимал самое непосредственное участие в воспитании наследника, а тот уж в девяностые, отцовские уроки усвоив, и развернулся вовсю.