«Что?! Последний шаг Годунова к трону?! К смене династии?!»

А вслух другое:

— Не намекнуть ли Федору Ивановичу о зелье? А то и прямо известить о полученной от соглядатая важного отписки? Как считаешь?

— Мне еще не надоело жить. И тебе, думаю, тоже. В самом деле — риск невероятный. Федор Иванович ни за что не поверит в возможность покушения на его жизнь, ибо он никого не обижает. Бога не забывает славить, жену любит, державу лелеет. Тем более не поверит, что покушается шурин — любимец и незаменимый советник, радетель за государевы заботы. Начнутся пытки. В пыточных же говорят (он то это хорошо знал, как добивался нужного слова Малюта Скуратов) то, что нужно услышать. Вернее, что велят палачам и подьячему услышать.

— Услышанное от меня намотай себе на ус, — посоветовал как подопечному, а не как начальнику тайный дьяк. — Но что такой разговор был, выкинь из головы.

Придется. И первое, что нужно предпринять: переправить спешно Дмитрия-послушника в Польшу, снабдив его письмом к князю Вишневецкому. Пусть пока у него укроется.

«Сегодня же подготовлю письмо», — решил он и, едва освободившись от служебных забот, сел за письмо, ради чего остался в своем кремлевском доме, дабы не терять лишнего времени на переезд и домашние заботы. Написав же первые строки, задумался. С кем его отправить? После измены самых преданных, как он считал, боевых холопов, мог ли он кому-либо доверить столь великую тайну. Но может случиться и перехват: Годунов верней всего следит сейчас за каждым его шагом. А попади письмо в руки, точно — всему конец. Без лишнего шума прикончит царевича, до времени даже не тронув его, Бельского. Ну а потом… Даже в груди похолодело от предвидения страшного конца.

Нет! Ничего такого не должно случиться. Нельзя рисковать. Нужно ехать в Иосифо-Волоколамский монастырь самому и там сготовить письмо. А Хлопку наказать, тоже с глазу на глаз, поспешно увезти Дмитрия за кордон, чтобы никак не дотянулись руки Годунова до наследника престола.

«Теперь следует поспешить с отъездом на новостройку».

У него почти все уже было подготовлено, сам не особенно торопился, сейчас же тянуть время совершенно невыгодно, и уже на следующий день докладывал царю о готовности выехать к месту строительства Царева-Борисова.

— Лишь об одном, государь, челом бью: дозволь мне малый крюк. Дело предстоит опасное, вот и думаю оставить в Иосифо-Волоколамском монастыре духовную о моей казне, которую храню там. Да и с собой хочу взять часть казны. Думаю, обузной не станет. Вдруг, государь, твоя казна припозднится, я свою в ход пущу, чтобы не простаивали артели.

— Решение твое похвальное. И предусмотрительность тоже. Только не задерживайся долго.

— В Кромах, где я должен принять под свою руку казаков, я буду раньше выборных дворян, стрельцов и детей боярских, которых, выведя из Москвы, покину. Они с обозом, я же — налегке. Возьму лишь пяток путных слуг.

Он, конечно же, лукавил; не собирался рисковать, твердо для себя установил все время держать в пути возле себя всех своих боевых холопов, но зачем об этом знать царю-батюшке.

— Поступай богоугодно, — согласился царь Федор Иванович. — Радея о державном, не забывай и о животе своем.

Понимал Богдан, получивший дозволение царя, что Борис выскажет недовольство по поводу обращения к царю, минуя его, непосредственно отвечающего за все дела, связанные со строительством засечных линий, но как бы ни досадовал великий боярин, отменить решение царя не посмеет. А это — главное.

Так и вышло. При наставительном разговоре накануне отъезда из Москвы, Годунов не удержался от упрека:

— Больше не шагай через голову. Впредь все свои шаги согласовывай только со мной. Государю докладывать буду я.

— Вопросы стройки, бесспорно, — согласно кивнул Богдан, — а личные? Есть ли нужда тебе, великий боярин, ими заниматься? Жены наши и без того обо всем извещают друг друга. Пусть они и чешут языки, что им свойственно.

Не по нраву правителю ответ, но что делать? Бельский по сей день остается и членом Верховной думы, согласно завещанию Грозного, и оружничим. С этим нельзя не считаться. Пока, во всяком случае.

Чтобы больше не дразнить гусей, Богдан выехал из Москвы вместе со своей ратью по Калужской дороге и не покинул ее до самого Теплого Стана. Лишь там, оставив за себя воеводу выборных дворян, повернул на Рузу. Но не с пятью путными слугами, а со всеми боевыми холопами.

Если донесут Годунову, а в этом Бельский не сомневался, пусть знает, что он, оружничий, не раззява.

Вообще-то царев любимец и без этого знал, что свойственник его, хотя и делает много непродуманных и непросчитанных шагов, все же весьма осторожен, поэтому он не собирался поступать опрометчиво, а готовился нанести удар наверняка.

Бельский ехал быстро, в то же время не забывая разведывать впереди дорогу, особенно когда втягивались они в лесные массивы. Тогда он даже высылал вперед не только головной дозор, но правый и левый.

Все, однако, обошлось без происшествий, и вот до Волоколамска рукой подать. Боевых холопов Бельский отправил в свою Приозерную усадьбу, чтобы не мозолили они глаза, сам же, встретившись накоротке с воеводой Волоколамска, поспешил в монастырь.

Его здесь не ждали, ибо он не оповестил о своем приезде ни Хлопка, ни настоятеля, и весьма удивились его приезду. Но он развеял все сомнения настоятеля, заявив сразу же:

— Я — проездом. Составим духовную и — в путь.

— Иль, оружничий, считаешь, будто не рады тебе здесь?

— Знаю, рады, но урок царя Федора Ивановича не позволяет медлить.

С воеводой Хлопком разговор обстоятельней:

— Что стряслось, боярин? Не худое ли что?

— Доброго мало, воевода, хотя и поперечного чуть.

— Но без нужды крюка бы не стал делать?

— Верно. Нужда вот в чем: уводить нужно послушника в Польшу. Чем скорее, тем лучше. В твои руки я передам треть моей казны, которая здесь хранится. Что-то возьми теперь же, передав послушнику, остальное исподволь переправишь к нему позже. Без спешки, но и не затягивая время. Еще… Я вручу тебе письмо князю Вишневецкому, ныне ясновельможному пану. Отдашь его послушнику, когда убедишься, что ему уже ничего не грозит.

— А не лучше ли вручить письмо князю мне самому, передав и послушника из рук в руки?

— Конечно, лучше. Но риск великий, поэтому неволить не хочу. Если по доброй воле, перечить не стану.

— По доброй, боярин, по доброй.

— Тогда — благословляю.

— Один совет, боярин. При тебе пусть послушник испросит дозволения на паломничество у настоятеля, чтоб если какая закавыка, ты бы, боярин, сказал свое слово. Не лишним стал бы и твой разговор с послушником. Пора, думаю, ему не намеками, а прямо сказать, кто он такой и что ему ждать впереди.

— Что касается ухода из монастыря, то покинете вы его еще при мне. Ночью. С помощью настоятеля. Я так рассчитываю. А к нему? Давай сейчас же пойдем. Вдвоем.