писателей и Литфонда. Название нового ЖСК (числом аж до 250 пайщиков!) долго подбирать не пришлось – «Советский писатель». Желающих получить новую квартиру за свои же деньги нашлось много. Никогда еще строительство «литературного» жилья не было столь массовым.

С начала 1960-х годов писателей принял под свои своды целый лес кооперативных домов, ныне это дома 21, 23, 25, 27, 29 по улице Красноармейской. В разное время здесь жили-были, здоровались (или не здоровались), сталкиваясь нос к носу, Василий Аксёнов, Борис Балтер, Тимур Гайдар, Анатолий Гребнев, Леонид Зорин, Фазиль Искандер, Лев Копелев, Владимир Лакшин, Александр Межиров, Николай Носов, Анатолий Приставкин, Давид Самойлов, Анатолий Алексин, Василий Гроссман, Алексей Каплер, Булат Окуджава, Михаил Шатров, Юрий Левитанский, Николай Доризо, Юрий Давыдов и многие другие литераторы, критики, переводчики, сотрудники редакций и просто хорошие люди.

Неподалеку, на улице Черняховского, 4, стоит еще один ЖСК – «Московский писатель», где проживали Александр Галич, Юрий Нагибин, Евгений Габрилович, Виктор Шкловский, Арсений Тарковский, Владимир Войнович, увековечивший дом в своей повести «Иванькиада, или Рассказ о вселении писателя Войновича в новую квартиру». Пролистаем ее:

«Что и говорить, разные люди живут в нашем доме, люди с самыми причудливыми биографиями. Потомки аристократических фамилий, бывшие большевики, меньшевики, чекисты, троцкисты, уклонисты, лауреаты Сталинских премий, космополиты, ортодоксы, ревизионисты, секретари Союза писателей – кого только нет. Еще недавно с гитарой в чехле ходил из подъезда в подъезд Галич. “Ну, что говорят о моем романе?” – спрашивал каждого встречного Бек. Иных уж нет, а те далече. Аркадий Васильев, чекист, писатель, обвинитель Синявского и Даниэля, тоже жил в нашем доме. Теперь не живет. Теперь он лежит на Новодевичьем кладбище между Кочетовым и Твардовским, неподалеку от Хрущёва. Все смешалось. Но еще не все померли и не все уехали. Есть и сейчас в нашем доме интересные люди. Потолкавшись в нашем дворе, самого Симонова вы можете встретить».

Действительно, Константина Михайловича Симонова можно было встретить. Но мемориальная доска ему установлена на соседнем доме 2, удостоверяя факт того, что писатель жил здесь c 1967 по 1979 год. Биограф Симонова Борис Панкин, вспоминая обстановку квартиры, то есть «верхнего» кабинета писателя, особо отмечает письменный стол в форме лекала, сделанный на заказ по собственным чертежам Симонова. Но почему доска установлена на доме 2, а официальный адрес писателя: Черняховского, дом 4?

У Константина Михайловича было две квартиры в соседних домах. «Живем втроем, жена, дочь и я в небольшой квартире в 59 метров. Считается четырехкомнатной, но на самом деле три небольших изолированных комнаты и проходной холл. Жена – искусствовед, кандидат наук, член Союза художников СССР, работает дома, имеет огромную библиотеку по специальности. Дочь – студентка второго курса истфака МГУ, ну и мне нужно рабочее место. В результате три комнаты из четырех стали, по сути, кабинетами, а четвертая проходная остается “на все про все”, и практически у нас с женой нет спальни»{493} – так объяснял писатель свою просьбу в Моссовет разрешить ему купить еще одну квартиру, однокомнатную, что и стала «нижним» кабинетом, ибо располагалась на первом этаже. Здесь Симонов мог спокойно работать, это была и его приемная. А упомянутая четвертая жена писателя (с 1957 года) – это Лариса Алексеевна Жадова (дочь генерала армии Алексея Семёновича Жадова и вдова поэта Семёна Петровича Гудзенко) – известный специалист по русскому авангарду, а дочь – Екатерина Кирилловна Симонова-Гудзенко, удочеренная писателем, ныне видный историк-японовед.

Борис Панкин не раз бывал в этом «нижнем» кабинете: «Просто однокомнатная квартира в стандартном, шестидесятых годов постройки доме. Хрущоба, переоборудованная так, чтобы здесь можно было работать – то есть писать на машинке, диктовать Нине Павловне и на магнитофон, прохаживаясь и дымя трубкой, держать необходимые книги и папки с собственными архивами». Нина Павловна Гордон – многолетний личный секретарь Симонова, одна из самых близких ему сотрудников, которой он «доверял как самому себе», и его машинистка Татьяна Владимировна. А работал Константин Михайлович и в своем доме в Гульрипши, и на даче в Красной Пахре.

Кстати, о секретарях. Никакого отношения к товарищу Суслову М. А., секретарю ЦК КПСС, они не имеют. «Литературный секретарь, – вспоминает Сергей Чупринин, – была в расписании социальных ролей в позднюю советскую эпоху даже эта. Когда и зачем она возникла, не знаю. Может быть, не исключаю, именно для того, чтобы не допускать впредь таких идиотских недоразумений, как с тунеядцем Иосифом Бродским. Аналогичного происхождения были и профкомы литераторов при крупных издательствах, куда для защиты от милиционера входили люди, жившие литературным трудом, но не имевшие возможности или не считавшие для себя возможным вступать в официальный Союз писателей… Такого вольнонаемного помощника имел право завести себе каждый рядовой член Союза писателей. Секретарю нужно было из своих денег выплачивать ежемесячную зарплату, а 13-процентный налог с нее переводить государству»{494}.

После смерти Симонова (согласно завещанию) его секретарь продолжала ходить на работу, занимаясь архивом своего «патрона». Архив писателя – это тоже часть повседневности. «Не надо заводить архива, над рукописями трястись» – так призывал Борис Пастернак, но многие советские писатели думали на свой лад. Хорошо, если у литератора осталась родня, способная привести в порядок его архив для передачи, например, в РГАЛИ или Пушкинский Дом (где имеются соответствующие фонды). Это довольно трудоемко: каждую бумажку надо вложить в отдельный файлик, файлик в папки, папки в коробки и т. д. (как в сказке: игла в яйце, яйцо в утке, а утка под кроватью… Шутка). Потом все это везут в архив, складируют, присваивают соответствующие номера. Затем наступает самый ответственный момент – ожидание, пока архив разберут по единицам хранения, иначе пользоваться им нельзя: поди найди потом, что пропало! Ждать порой приходится годами: в архивах работают в основном женщины-энтузиасты, да еще за копеечную зарплату. А писателей-то советских вон сколько было, поди их всех «обработай» (или, как говорили герои-смершевцы Владимира Богомолова, «прокачай»)!

Так что свой архив лучше сдать при жизни, а то всякое случается. В 2010 году слабонервную петербургскую общественность взбудоражила новость о найденной на помойке библиотеке Вадима Шефнера с автографами Ольги Берггольц и Даниила Гранина{495}. Казалось бы – ничего в этом такого нет, в наше время людей на улицу выбрасывают, грудных младенцев, а тут книги… Это неприятное событие случилось у дома на улице Широкой, в котором мы уже побывали. И как же всё символично: из бывшего писательского дома выбрасывают книги. Сколько сил было когда-то потрачено, чтобы выбить эту жилплощадь, в том числе и под библиотеку, а ее просто вынесли как мусор. Умилило объявление, повешенное на месте преступления:

«Уважаемые жильцы!

Если у вас есть ценные книги или рукописи, которые вам не нужны, позвоните в Отдел рукописей Российской национальной