скота, ставило в год четыре сотни копен сена, из которых сто продавало, а восемьдесят восемь сдавало государству265.

Елизаровы

Агафия, рожденная в 1720 году жена ангинского крестьянина Никифора Лукича Воробьева, была дочь, «взятая Киренского манастыря вкладчика Василея Елизарова». Она – моя семижды прабабушка. Согласно ревизским сказкам по Анге, ее отец и мой восьмижды прадед Василий Елизаров умер между первой и второй ревизиями, оставив после себя сыновей Артема, Ивана, Осипа и Степана, от которых и пошли все ангинские Елизаровы266.

Однако происхождение самого Василия Елизарова, к сожалению, мне с точностью определить не удалось, а мог он статься потомком, к примеру, одного из казаков – Михаила или Никифора Елизаревых, перечисленных в переписной книге г. Березова в 1624 году, но, скорее всего, – тутурского «пашенново крестьянина Оверки Елизарева», которого разорили в середине 1640-х годов «брацкие люди», и/ или крестьянина Илимского уезда 1699 года Григория Елизарева267.

Злобины. Красноярская история

Анна, дочь иркутского казака Ильи Злобина, появилась на свет в 1732 году и умерла в 1790 году, была замужем за посадским (купцом) из г. Иркутска Никитой Андреевичем Куроптевым. В их семье рождена Вера, ставшая женой моего пятижды прадеда Ивана Григорьевича Черепанова. Значит, Анна Ильинична – моя шестижды прабабушка.

В сказках второй ревизии г. Иркутска я не нашел Ильи Злобина, но в них попали его однофамильцы – братья Сила и Яков, рожденные в середине 1710-х годов, и они вполне могли быть сыновьями Ильи. А в книге Станислава Гурулева «Первые иркутяне» имеется единственный персонаж под фамилией Злобин, который жил в Иркутске в начале XVIII века и как раз с именем Илья, – рядовой конный казак Илья Петрович с окладом в семь рублей, семь четей с осьминою ржи, четыре пуда овса и четыре пуда соли в год. Еще один Злобин – красноярский казак по имени Иван – заезжал в Иркутск ненадолго в 1689 году для передачи воеводе Леонтию Кислянскому вестей от монгольского хана Гелея Кутухты, желавшего вступить в русское подданство268.

Изучив иркутские архивы, я нашел у Гурулева ошибку: Илья Злобин был по отчеству не Петрович, а Провович. К примеру, именно «Иван Провов сын Злобин» перечислен среди казаков Иркутска в 1708 году, а «Илья Пров сын Злобин» получил, согласно расходной книге Иркутска за 1712, три рубля с полтиной для тункинской годовой службы269. Но правда в том, что других иркутских казаков с такой фамилией в самом начале XVIII века не существовало. По крайней мере, мне их найти не пришлось. Зато они были в относительно недалеко расположенном Красноярске (и из сибирских казаков только там), происходили от хорошо известного атамана Михаила Злобина. И казак Иван, посещавший в 1689 году иркутского воеводу, был сыном того самого Михаила и тоже атаманом.

В составленной 30 сентября 7180 (1671) года переписной книге Красноярского острога и уезда270 сказано, что «Атаман Михайло Злобин живет в деревне на Березовке[481], а у него сын Ивашко десяти лет». В собранных же в 1722 году сказках первой ревизии Красноярска в том же поселении были и уже девяностолетний Михаил Злобин, и его сыновья Иван (почему-то в возрасте семидесяти лет, а при его рождении около 1661 года должно бы шестидесяти), Данила, два Федора, и внуки, и правнуки. Еще один Злобин – Степан (он тоже сын Михаила) – в Караульском остроге. По тем сказкам, Михаил – отставной, Иван – действующий, а Алексей (сын Ивана) – неверстанный дети боярские. Ко второй ревизии Михаил, его сыновья Иван, один из Федоров, а также несколько внуков, включая Алексея, умерли271.

Между 1671 и 1722 годами переписей прошло полстолетия, и ровно в его середине в Красноярске случилось событие исторической важности с самым активным участием Злобиных. Названо оно было «Красноярской шатостью[482]», и я приведу вкратце то, что о нем известно из исследовательских работ, главным образом из «Красноярского бунта 1695–1698 годов» историка-археографа Николая Николаевича Оглоблина272. Уверен, что это и интересно, и познавательно, и во многом перекликается с изложенными в настоящей книге событиями и даже с современностью.

По Оглоблину, в XVII веке служилые люди Сибири, в отличие от центра Московского царства, имели значительную независимость и самостоятельность. «Находясь вдали от непосредственнаго влияния московских традиций и дисциплины, они могли свободнее обнаруживать свои стремления и упорнее добиваться удовлетворения их. Всего ярче и полнее эта относительная самостоятельность сибирских служилых людей выступает именно в их частых и резких бунтах против воеводской власти». В то же время «Нигде кроме Сибири злоупотребления воевод не доходили до той грандиозной степени, когда населению становилось совершенно «не мочно жить», и оно, после бесплодных воплей к великому государю о смене воевод, открыто поднимало против них бунт и пыталось своими силами и средствами оградить себя от «воевод-разорителей, грабителей, мучителей». Одним из таких разорителей оказался Алексей – воевода и сын прежнего уважаемого в Красноярске воеводы Игнатия Васильевича Башковского.

В.И. Суриков. Красноярский бунт 1695 года

Он отличался непомерным мздоимством, собирал со служилых людей, желающих перейти на уплату ясака, немалые «отступные». Наибольший же вред он приносил тем, что облагал приезжавших в Красноярск бухарских и калмыцких купцов «великими взятками», и те в отместку устраивали набеги, направляли своих «воинских людей … приходить войною» на Енисейский и Красноярский уезды. Утверждалось даже, что в набегах использовались порох и свинец, которые подручные воеводы корысти ради бухарцам же и продавали.

Обращения с челобитными в Москву дело не меняло, и в начале 1695 года недовольные Алексеем Игнатьевичем Башковским старослужащие люди Красноярского острога[483] стали собираться в свои круги и устраивать «думы и советы» под руководством нескольких детей боярских, осуждать воеводу. Им противостояла небольшая группа также во главе с сыном боярским, но из ссыльных черкас Василием Многогрешным (его брат Дементий, бывший малороссийский гетман, о котором сказано в разделе о Бутаковых, отбывал тогда ссылку в Селенгинском остроге). Недовольство вылилось 16 мая в сбор целой толпы повстанцев перед приказной избой и объявлением отказа Алексею Башковскому от воеводства. Воевода в ответ угрожал карами и потребовал выдачи «пущих заводчиков». Однако это только разозлило толпу, и та принялась «разорять домишка и грабить животишка» служилых людей из воеводской партии. Самого же воеводу восставшие вначале хотели убить, но ограничились тем, что сорвали с него одежду и подвергли всяческим оскорблениям его жену. Опасаясь за свою жизнь, Башковский удрал с семейством