Получив город в свои руки, повстанцы немедля принялись за организацию самоуправления: главные руководители движения, включая Дмитрия Тюменцова (он нем еще будет разговор в разделе о Тюменцовых), были избраны так называемыми городскими и уездными судьями. Те судьи имели полномочия воевод, ограниченные «советом» служилых людей (боярских детей, атаманов, пятидесятников) и всенародной «думой» – общим собранием участников движения. Судьям сразу же удалось остановить в городе грабеж и вернуть в приказную избу пожитки Башковского за исключением его обширных «съестных и питейных припасов». И как только волнения улеглись, «думцы» направили царю через Сибирский приказ челобитную, где обо всем произошедшем написали, повинились перед ним и попросили назначить нового, «добраго воеводу».

Нового воеводу-то им назначили, да вот только Мирона Игнатьевича Башковского, родного брата изгнанного Алексея. Ожидая от него мести, многие казаки покинули Красноярск и скрывались по своим деревням или у родных и знакомых. Однако оставшиеся в городе служилые люди стали уговаривать тех вернуться в город для сопротивления новому воеводе. И он, узнав в сентябре 1695 года, что большинство «деревенцов» под началом Василия Обухова действительно возвращается, потребовал, чтобы они «в Красноярск многолюдством не ездили, а буде кому какая нужда, и они бы ехали в город человека по три, или по пяти, или по шести». Но его никто не послушался. Поручение воеводы казачьему десятнику Илье Сурикову[484] доставить в город Обухова также осталось невыполненным: дойдя до одной из деревень и получив отказ в выдаче ему «смутьянов», Суриков отправился в обратный путь. И по дороге встретил очередной отряд «деревенцев», которые жестко заявили, «что, если воевода выйдет с ссыльными людьми на поле, они с ними будут биться».

Как только первая часть бунтовщиков достигла Красноярска, в нем началось брожение, на городских площадях собирались, как потом их называли в сыскном деле, «народные воровские круги» во главе с боярскими детьми – «заводчиками» еще предыдущего выступления против воеводы. Затем на первые роли вышли новые деятели. И среди них – конный атаман Михаил Злобин. Он – внук сына боярского из Стародуба Северского[485] Андрона Злобина, погибшего в 1605 году под Кромнами[486], и сын атамана Дементия Злобина, в 1611 году есаула в Первом народном ополчении, героического участника битвы за Смоленск в 1614 году, боевого соратника Дмитрия Пожарского и одного из основателей Красноярского острога, имевшего больше десятка серьезных ранений в боях и получившего за свои заслуги высочайший почет и пожизненное жалование.

Мирон Башковский, как и его брат, также поначалу грозил мятежникам, обещая «город выжечь и вырубить», и его угрозы также подлили масла в огонь: стали подвергаться грабежам и поджогам дома воеводских сторонников. В ноябре 1695 года воевода вынужден был запереться со своим окружением в полсотни человек в малом городе (крепости), где пробыл в осаде почти десять месяцев.

В том же ноябре «народная дума» избрала семь новых судей, включая атамана Михаила Злобина[487], причем он стал среди них по должности старшим, кемто типа нынешнего главы администрации области или города. Как следует из документов того времени, судьи «делали всякие государевы дела», все то, что полагалось делать воеводе. В том числе собирали ясак, оброк, таможенные сборы. Как считает Оглоблин, «город и уезд добровольно и без всяких замешательств подчинились красноярским судьям и стали легко забывать порядки воеводского управления».

Сам же воевода, несмотря на объявление ему отказа от воеводства, свою власть отдавать совсем не хотел ни «народной думе», ни прибывшему в Красноярск дворянину Федору Степановичу Тутолмину, которого тобольский воевода направил, по распоряжению Сибирского приказа, временно исполнять обязанности красноярского воеводы. Когда Тутолмин сообщил Мирону Башковскому о своем назначении и потребовал сдачи воеводства, то Мирон «в малой город его не пустил и печать и казны и дел не отдал». Тутолмин поселился под Красноярском, откуда пробовал договориться с выборными судьями выжить Мирона из малого города и самому усесться на его место. Он даже посоветовал красноярцам «морить голодною смертию осадных сидельцев». Те сначала согласились, в течение трех дней не подпуская к крепости жен осажденных с хлебом и другими припасами, но потом бросили эту меру, и Федор Тутолмин перестал вмешиваться в дела города, занялся «винным куреньем», приглашая к себе на пиры выборных судей.

В августе 1696 года в Красноярск прибыл новый назначенный царем воевода – стольник Семен Иванович Дурново (в те времена его фамилия записывалась как Дурной)[488], которому было поручено произвести розыск и о злоупотреблениях братьев Башковских, и о «шатости». Подчиняясь царской воле и в надежде на справедливое расследование, большинство красноярских «народников» во главе с Михаилом Злобиным изменили «мирскому делу» и перешли под власть этого воеводы.

Но надежда оказалась напрасной. Вскоре в Москву пошли одна за одной челобитные с жалобами на Дурново из-за гонений противников Алексея и Мирона Башковских. Узнав имена челобитчиков, Дурново начал недовольных «изгонять и разорять пуще прежняго», велел ссыльным людям, с которыми вступил в союз подобно Башковским, челобитчиков хватать и бить батогами до полусмерти, «в тюрьму и за караулы безвинно сажать, и в оковы ножные и в ручные железа назад руки заковывать, и мучить». Бил он челобитчиков и собственноручно, а вместе со своими помощниками «многих людей переувечил – головы испроломил палками». Некоторые из недовольных были отправлены Дурново в Енисейск, где местный воевода Михаил Игнатьевич Римской-Корсаков посадил их в тюрьму и «морил томною голодною смертью». Ничуть не брезговал Семен Дурново и взяточничеством, вымогая десятки рублей жалования у посылаемых на годовую службу в остроги казаков.

Конечно же, защищаясь от множества обвинений, воевода давал свою версию событий, утверждал, что настроил красноярцев против себя тем, что служит «великому Государю радетельно» и ищет ему «во всех сборах прибыли», а злоупотребления служилых людей преследует. Однако ни одного конкретного факта «злоупотребления», кроме широко практиковавшегося в Сибири даже среди воевод «воровского» винокурения, он привести не смог.

Недовольство воеводой красноярцев неуклонно нарастало, зрел очередной бунт во главе как с некоторыми из прежних деятелей «шатости» (в том числе Дмитрием Тюменцовым и его братом, атаманом пеших казаков Аникой), так и из молодых служилых людей, включая Ивана Злобина – сына Михаила. Рассматривались идеи еще одного «народного» отказа воеводе-«беспредельщику» и даже покушения на него. И хотя заговорщики действовали тайно, Дурново что-то предчувствовал, отчего готовился к осаде в том же малом городе, свозил туда орудия, мушкеты, пищали, ядра, порох и свинец. Как пишет Оглоблин, «Большую ломовую пушку, находившуюся в городской Алексеевской башне, воевода взял настоящею вылазкою из малого города: отряд ссыльных людей под командою