— От дурных мыслей. Пошли, заговорщица, тебе надо часок полежать, а лучше два.

В каюте она первым делом бросилась к кофейному автомату, но Агфред Руэрг сделал строгое лицо, погрозив пальцем. Соль, печально вздохнув, нырнула под одеяло и закинула руки за голову. Приказ выполнен!

Дед присел рядом, погладил по голове.

— Внуче, внуче!.. Смотрю на тебя, и стыдно становится. Чем я все эти годы занимался? Карьеру делал, скоро в Высший Распорядительный совет назначат. А надо было воспитывать тебя. Писал я дочери, маме твоей, что учиться ты должна на Клеменции, а не на Земле. Упрямая она была, Мария-Елизавета, ты вся в нее. Так и не уговорил. И выросла ты…

Помолчав немного, закончил с горечью:

— Между двух миров.

Соль задумалась.

— Между? Вспомни, дядо, почти семь столетий вы, клементийцы, мечтали вернуться на Землю. Я просто вас опередила.

* * *

Еще раз!

Маленький четырехугольный экран вспыхнул прямо перед глазами. Соль отодвинулась, наморщила нос. Правильно же все делает, как дед и говорил. Маленькая, почти незаметная полоска не стене, нажимать следует посередине, чтобы экран управления появился на расстоянии вытянутой руки. Ладно, и так сойдет.

Кнопочек много, все разных цветов и с разными цифрами. Дед пытался объяснить, что к чему, но Соль попросила просто назвать нужную. Запомнила сразу — красная с цифрой «V» точно посередине.

— Ты хоть новости смотришь? — спросил среди прочего Агфред Руэрг. — Наши, из Нового Монсальвата? Соланж, ну нельзя же так!

Устыдилась и попросила деда указать нужную кнопку телескрина. Прямой трансляции с Клеменции пока еще нет, слишком далеко. Сигнал записывают и пересылают, сейчас должны показывать вчерашний дневной выпуск. Все равно здорово, из такой страшной дали, за синим Регулом!..

Кнопка!

Нажала слишком сильно, палец прошел насквозь. Но сработало, маленький экран исчез, сменившись большим, через всю каюту. Хоть Соль и была готова, но все равно невольно ахнула. Красиво! Небо темно-синее, но с легкой примесью зелени, облака острые, деревья вдали темно-фиолетовые. Сразу понятно — не Земля. А вот дома почти привычные, такие в Нью-Йорке строят, если фотографиям верить, только эти еще выше.

Новый Монсальват, главная площадь. Отец говорил, что в праздники на ней собирается не меньше миллиона. Сейчас наверняка больше, людское море во весь экран, до самого горизонта. Пришли, собрались… Интересно, зачем?

Диктор почему-то молчал, но не молчали люди. Соль прислушалась. Знакомое, очень знакомое, причем с самого детства. Ну, конечно!

Гимн, написанный пятнадцать веков тому назад Святым Амвросием Медиоланским, возносился к темно-синему небу. Никто не кричал, не рвал связки, пели негромко, но слитный глас сотен тысяч звучал мощно и грозно.

И тут, наконец, заговорил ведущий новостей, тоже негромко, словно боясь нарушить дух великого торжества.

— Их никто не звал, они приехали сами. Каждый час в Новый Монсальват прибывают тысячи и тысячи наших сограждан, чтобы вместе встретить великий день. Уже ясно, что возвращение Монсегюра станет величайшим праздником нашего народа, который станут отмечать и через сто лет, и через тысячу…

Соль, не дослушав, выключила, упала на подушку, закрыла глаза. Почему она не рада? Миллионы людей не могут заблуждаться!

Или все-таки могут?

Вспомнился Рейх, каким он стал в последние годы. Стройные колонны, черный хакенкройц в белом круге, вопль, сотрясающий землю, десятки тысяч вздернутых к небу рук. Зиг хайль! Зиг хайль! Зиг хайль! Но она видела и других немцев, тех, что дали смертный бой возомнившим о себе эсэсовцам. Друзей доктора Гана не показывают по берлинскому телевидению, но они есть.

Испугалась, и уже по-настоящему. Как можно сравнивать? Клеменция и… Нет, нет, неправда, она просто ничего не понимает, ошибается, ошибается, ошибается!..

* * *

— Почему вы поверили рыцарственной даме Ингрид фон Ашберг после того, как рыцарь Эжен Бертье предал вашего отца, бывшего приора Жеана? Оба они — земляне.

Под конец допроса бажюль заметно устал, у Соль же, напротив, прибавилось сил. Она не ошиблась: правда, правда и только правда!

— У меня не было выхода, мессир бажюль. Кто-то из философов сказал, что практика критерий истины. Я доверилась баронессе Ингрид и, как видите, жива.

А может дело в том, что теперь рядом с ней ликтор Камий Ортана. Деда вызвали по очередному срочному делу, а Камея оказалась свободна. Знакомое серое платье, скромный серебряный браслет, яркие губы. Какая же она красивая!

— Хватит на сегодня! — бажюль с шумом захлопнул папку. — Завтра жду вас, демуазель де Керси, в обычное время.

Выйдя в коридор, Соль, облегченно вздохнув, потерлась щекой о плечо подруги. Камея взглянула странно.

— Понимаешь, Соланж, чего они теперь хотят?

Та пожала плечами.

— Наверняка ничего для меня хорошего.

— В криминальном кодексе есть раздел «особые преступления». Ответственность наступает с 14 лет, в случае осуждения следует поражение в правах всех близких родственников, амнистия практически невозможна.

Соль с силой провела ладонью по лицу.

— Знаешь, Камея, мне уже просто надоело бояться. Мы как сегодня?

Ликтор Камий Ортана отвернулась

— Знаешь, Соланж… Сегодня — никак. А завтра… Завтра и решим.

Поцеловала в щеку, словно клюнула…

Соль смотрела ей вслед, все еще не веря. Нет, это просто случайность, подруга сильно занята, завтра все вернется, все будет по-прежнему!.. Но из самых глубин уже проступала холодная окончательная ясность.

Сегодня — никак. И завтра тоже. И послезавтра.

Ты еще жива, маленькая большая девочка?

— Француз храбр, но излишне нежен, — дядя наставительно поднял палец. — Так говорили наши противники в годы революционных войн. В рукопашную — всегда, но как только зарядят дожди, все сразу начнут кричать об измене.

Початая бутылка коньяка на столе, рюмки, легкий спиртовый дух. Дядя при новом галстуке и, естественно, чистой рубашке.

Свою рюмку Анри Леконт брать не спешил. Беседа явно затягивалась, значит, после первой пойдет вторая… Нет, ни к чему!