Внимательно слушайте и…

С ревом, от которого со свода посыпалась известка, бульбык опустил голову и атаковал.

– Врассыпную!

Банкан кинулся вправо. Рога врезались в каменную стену, зубы пронзили воздух там, где он стоял долю секунды назад. Для своих габаритов чудовище было чрезвычайно подвижным. Оно отпрянуло в сторону, чтобы отрезать Банкану путь. Бульбык уже понял, что его жертва в ловушке. На сей раз он даже не потрудился опустить рога.

Издалека донесся крик Виза. Птица уговаривала Снугенхатта подняться на ноги, но тот упорно не приходил в себя. Теперь все зависело от Банкана и выдр. И юноша дрожащим голосом затянул песенку, которую выучил в детстве, песенку, которая недавно так здорово помогла ему и его товарищам. Только… на этот раз слова звучали иначе. Даже ему они казались слезливо-приторными.

Расчет строился на том, что Сквилл с Нииной соображают так же быстро, как бегают. Близнецы уже пели эту песню, и теперь им будет легко переделать простенький текст.

Равнодушный к музыке, бульбык смотрел то на человека, то на выдр и решал, с кем покончить в первую очередь.

Банкан, слушая близнецов, был вынужден признать: им удавалось вкладывать в пение истинные чувства. На этот раз песенка была полна пафоса и сожаления, печали и боли. Он заиграл медленнее, они запели спокойнее, и вместе им удалось создать ауру неизбывной тоски, и тоска эта вскоре заполнила все помещение.

В крипте не появились светящиеся облака, но дуара пульсировала густой темной синью, и та великолепно подчеркивала музыку, которую Банкан искусно извлекал из двух наборов струн.

До чего же она, до чего же она,

До чего же она, эта крошка в окошке, печальна!

Ей, невинной, рога и копыта достались случайно,

И теперь угасает она совершенно одна.

Кто ей косточку бросит, кто скажет: «К ноге!» или «Стойку!»?

Кто подсядет к бедняжке за столик, предложит вина?

Кто захочет хотя бы вульгарно втащить ее в койку,

Если взвизгнет при виде ее даже сам сатана?

До чего, до чего, до чего же несчастна она!

Чаропеснь была полна гнева (в конце концов, это же рэп), но еще – одиночества и томления, тоски по душевному покою, так давно утраченному невинной жертвой Темных. В песне сквозила ностальгия по забытым, задавленным мечтам. Снугенхатт, уже поднявшийся на ноги, сразу угодил в гармоничные сети меланхолии, сплетенные Банканом и выдрами. Как и все остальные в радиусе слышимости. Даже кое-кто из монахов невольно поддался сожалениям о былом.

Банкан играл, обильно потел и смотрел в пылающие глаза бульбыка.

Тот вызывающе шагнул вперед… и остановился.

Опали уродливые уши. Твари нипочем были копья, не страшны стрелы, до лампочки – мечи, но от музыки она так просто отмахнуться не могла.

Казалось, яростные глаза тускнели. Из угла могучей пасти выскользнул темно-красный язык – влажный, слюнявый кусок мяса – и повис, едва не касаясь пола.

Зубастая гора опустилась на задние лапы и задышала часто и тяжело.

И самая настоящая собачья ухмылка расползлась по широкой морде. Под усердную импровизацию выдр улыбка эта вскоре сменилась выражением великой печали. Та печаль была окаймлена слезами – потаенные чувства проснулись в оцепенелой душе Берсеркера. Уже не щелкали кровожадные челюсти. Глаза были полузакрыты, голова покачивалась в ритме музыки.

Тварь внимала, впитывала, переживала.

А Банкан играл, дивясь тому, какие чудеса способна творить по сути простенькая мелодия.

К тому времени, когда выдры добрались до четырнадцатого наспех сочиненного куплета, монстр уже лежал на брюхе, смежив веки, кошмарный череп покоился на скрещенных передних лапах. Впервые на своем пути сквозь тернии Берсеркер обрел успокоение. То и дело из горла вырывалось тихое, но отчетливое рыдание, и хлестал по полу хвост.

Выдры, усталые, но втайне ликующие, дотянули до конца заключительный куплет. Пальцы Банкана извлекли из дуары последний аккорд. В зале стояла тишина, если не считать тщетных завываний волшебника Драу и отзвуков далекой битвы. Да еще – сладкого похрапывания уснувшего бульбыка, которое разносилось под сводами.

Драу был вне себя от гнева и отчаяния. Он вырвал из лапы взгрустнувшего помощника саблю и помчался к лестнице. Главный заяц решил сразиться с Банканом. Юноша, убрав дуару за спину, не тронулся с места, лишь обнажил свой меч.

Колдун замахнулся, но это было обманное движение. Заяц высоко подпрыгнул и ударил огромными задними лапами. Да только юноша оказался гораздо проворнее, чем ожидал его противник. Как-никак, он вырос вместе с выдрами. В самый последний миг Банкан присел. Драу пролетел над ним…

…и изо всех сил припечатал обе ступни к голове мирно спящего бульбыка.

Тот всхрапнул, проснулся и тотчас обнаружил виновника своего пробуждения от самого сладкого в жизни сна. И предостерегающе зарычал.

Драу, путаясь в мантии, поднялся и ткнул в сторону Банкана дрожащим пальцем.

– Убей его. Убей их всех! Начни с человека. Не заботься о сохранности частей тела. Расчлени его. Медленно и методично разорви на мелкие клочки.

Бульбык поднялся на все четыре. Банкан медленно попятился. Но тварь двинулась не к нему. Она вообще не двинулась.

Драу неистово замахал лапами.

– Да что на тебя нашло? Повинуйся! Действуй! Я приказываю! Именем искривленной ДНК! Именем генных связей! Именем законов Менделя я требую исполнить мою волю!

Бульбык с глухим ревом медленно пошел на разгневанного колдуна, безжалостно потеснил его к лестнице.

– Назад! – В голосе Драу появилось смятение. И не только смятение.

Наконец-то Банкан услышал нотку страха. – Это что, бунт? Да я разберу тебя на части и соберу заново!

В дверном проеме стояли как зачарованные двое солдат Веррагарра: бандикут с топором и виверр с мечом. Темные тоже взирали в изумлении и ужасе, но вмешаться не желали или не могли. На спине Снугенхатта сидели Мовара с Визом, а выдры перебрались поближе к Банкану.

Драу оглянулся. С лестницы уже не спрыгнешь – на полу крипты его подстерегает разъяренный носорог. Падение контузило Снугенхатта, но не ослепило. Его глаза нетерпеливо следили за отступающим волшебником. По каменным плитам гневно скребла огромная нога.

Длинноухий чародей снова повернулся к плоду своего величайшего эксперимента, к главному своему достижению.

– Говорю тебе, опомнись! Ты не посмеешь больше мне перечить!

Но бульбык с грозным рычанием сделал шаг вперед.

Волшебник, крайне расстроенный его нелояльностью и общим ходом событий, развернулся и спрыгнул в крипту. Он решил попытать счастья в борьбе с агрессивным, но неуклюжим носорогом. Однако этой возможностью заяц так и не успел воспользоваться.