Мэл поднял голову, увидел меня, и его лицо смягчилось этакой улыбкой рубахи-парня. Мэл пользовался своим обаянием так же неторопливо, как и накрывал на стол, так что можно было четко его разглядеть. Это была одна из его хороших черт. О чем бы он ни умалчивал, но то, что он говорил, было правдой. «Я твой друг, Светлячок». Он все еще выглядит как парень, который скорее будет носить засаленные джинсы, нежели фартук, хотя татуировки портили впечатление; засаленные джинсы и мантия с капюшоном? Гм… Я задумалась, использовали ли когда-нибудь магоделы пятна от продуктов вместо косметики.

– Привет, Светлячок.

– Привет.

– Наша договоренность на пятницу в силе?

Я кивнула – может, чересчур энергично, потому что его улыбка увяла.

– Что-то не так?

«Все не так, – подумала я, – как и в прошлый раз, когда ты спрашивал об этом, просто все ухудшается быстрее, чем я ожидала». Я покачала головой, стараясь делать это не столь энергично.

– Все нормально, спасибо.

Он допил свой кофе, поставил кружку и подошел ко мне:

– Уверена?

– Уверена. Да, – я обняла его, уткнувшись лицом в его плечо (лбом в дуб, который был виден из-под оборванного рукава футболки), и вздохнула. Он пах едой и дневным светом. Я чувствовала, как бьется его сердце. Он обнял меня.

– Может, это затяжное несварение желудка от одиннадцати двенадцатых вчерашней «Горькой шоколадной смерти», – сказала я.

Я почувствовала слабый толчок его диафрагмы, когда он засмеялся – его смех походил на щекотное хихиканье, – но он слишком хорошо меня знал.

– Попробуй еще раз, Светлячок, – сказал он. – Голубые киты получают передозировку, пропуская через себя всю эту морскую воду? В твоих венах течет не кровь, а шоколад – темный, полусладкий, высшего качества.

К сожалению, цвета он красного. У вампиров это вызывает определенные идеи. Я ничего не ответила.

– Ты можешь рассказать мне об этом в пятницу, хорошо? – спросил он.

Я кивнула:

– Хорошо, – если бы я сказала что-то еще, я бы разревелась.

Я медленно ехала домой. Подумала, не заехать ли в библиотеку, но решила, что Эймил входит в категорию «трудных собеседников», и она, вполне вероятно, могла догадаться, отчего я чувствую себя такой подавленной, а рисковать я не хотела. Что за ужасный повод не видеть кого-то в последний раз! Но я так устала.

Я сидела в машине у дома и смотрела, как кружатся листья. Казалось, за эти два дня было слишком много осени. Я подумала о тех двух днях вне времени, которые провела после того, как Кон поставил мне диагноз и перед тем, как он вернулся, чтобы меня излечить. Я, конечно, знала, что скоро умру, но это как бы не имело значения. И дело было даже не в том, что я действительно верила в исцеление, а в том, что я просто ничего не могла поделать. Сейчас у меня не было такой роскоши. Что бы там ни было, через это надо будет пройти. Мне никогда не нравились сказки про принцесс, которые годами ждут, чтобы их спасли – «Спящая красавица», например. И никто не сказал глупышке: «Пробудись и сама разделайся со злой феей». Все же я поймала себя па мысли, что проспать всю беду – это не так уж плохо.

Иоланда высматривала меня в окно, и дверь открылась еще до того, как я припарковала «Развалюху». Нетвердой походкой я потащилась к ней. И ведь даже неизвестно, должно ли все произойти именно сегодня. Я вспомнила о тех ночах, когда лежала в ожидании Кона, а смерть обнимала меня, как любовник. Казалось, с тех пор прошло сто лет. Я попыталась извлечь из этой мысли надежду, но не получилось. Это было все равно что надувать дырявый шарик. Привет, Смерть, давненько не виделись. Все никак не можешь от меня отстать?

О, боги и дьяволы! Больше дьяволы.

Иоланда завела меня в мастерскую. На ее столе блестело пятно солнечного света. Что? Я даже моргнула. Выглядело так, будто сквозь щель в ставнях пробился один-единственный луч света и не просто коснулся стола, а… пролился весь, хотя никаких признаков собственно солнечных лучей не наблюдалось.

Я чувствовала, как сужаются и расширяются мои глаза, словно объектив камеры, которую никак не могут настроить на нужную резкость и яркость. Эта лужица, это кучка света тени также не отбрасывала. Просто округлый холмик чистого золотого света.

Когда я перестала пялиться, Иоланда подошла к столу и подняла это нечто. Свет как будто потек по ее рукам, как течет мед или вьются ручные змейки. Когда оно отделилось от ее рук, то стало видно, что это своего рода сеть. Нити встречались и расходились, образуя необычный узор, на самих нитях тоже можно было различить что-то наподобие полосочек, какие бывают у змей. Оно двигалось медленно, но двигалось – уже оплетало запястья Иоланды. Интуитивно я ощущала, что оно – или они – не враждебно, но наполовину как бы дремлет.

– Она проснется, как только коснется тебя, – сказала Иоланда, словно прочитав мои мысли. – Нам пришлось торопиться, чтобы сплести ее вовремя, и она еще не была в деле.

Она подошла ко мне, аккуратно растягивая сеть между руками, как детскую скакалку – и вдруг набросила ее на меня.

На мгновение меня окружил мерцающий свет, затем я почувствовала, как нити опускаются на кожу – мягкие как хлопья снега, только теплые. Я ошеломленно наблюдала за происходящим. Знаете, как это бывает: если сконцентрировать внимание, то чувствуешь каждую упавшую на тебя снежинку, успеваешь почувствовать собственную дрожь и исходящий от снежинки холод, прежде чем она растает и исчезнет. Так же и с этими нитями: я чувствовала, как они опускаются, касаются меня, мягче перышка, причем по всему телу – одежда не стала для них преградой. Но они были не просто теплыми, некоторые оказались неприятно горячими и оставили крошечные красноватые следы. И когда, подобно снежинкам, они таяли, то просто просачивались сквозь мою кожу, не оставляя ни влажности, ни липкости, вообще ничего… Когда все они исчезли, и я потрясла в воздухе рукой, то увидела на ней сеточку лучей, как вены, только золотые. Кое-где чуть-чуть зудело, особенно там, где тело охватывали ремень джинсов и лямки лифчика.

Иоланда сделала долгий и глубокий вдох. Я вопросительно посмотрела на нее.

– Я не была уверена, что сработает. Как я уже сказала, все пришлось делать в спешке.

– Но что это такое? Секунду Иоланда молчала.

– Не знаю, как лучше тебе это объяснить. Это не амулет – по крайней мере не то, что обычно понимается под амулетом. Это что-то вроде магнита, такие вещи обычно используют только магоделы. Она концентрирует твою собственную силу. Черпает ее прямо из источника, намного эффективнее, чем ты можешь это сделать сама. У большинства магоделов развит какой-то определенный талант, порождаемый связью с тем или иным явлением нашего мира. Ясновидец, лично связанный с миром деревьев, с большей вероятностью сможет увидеть будущее в узорах древесной коры, чем в традиционном хрустальном шаре. Чародей, связанный с водой, скорее утопит своего врага, чем встретит его в рукопашной схватке, а вот имеющий связь с металлом – наоборот, приготовит меч.