Но прошло немного времени, как римлянам вновь повезло. Сиракузское правительство, по-видимому, решило, как и Ганнибал, наладить отношения с македонским царем Филиппом V, но отправленный с этой миссией спартанец Дамипп был перехвачен римскими моряками и доставлен в лагерь к Марцеллу. Об этом стало известно в Сиракузах, и Эпикид предложил вернуть спартанца за выкуп. Марцелл согласился, поскольку Спарта находилась в союзе с Этолией, на дружбу с которой рассчитывали в то время в Риме, так как это помогло бы в борьбе с Македонией. Для переговоров о выкупе выбрали особое, удобное для обеих сторон место – у Трогильской гавани, прилегавшей к району Сиракуз Эпиполы, у башни Галеагра (Западная). Выработка условий возвращения Дамиппа потребовала нескольких встреч, во время которых один из присутствовавших при этом римлян (по Плутарху, это был сам Марцелл) постарался внимательнее изучить городские укрепления. Он пересчитал ряды каменной кладки и, зная размер использовавшегося строительного камня, сумел приблизительно вычислить высоту стены. Оказалось, что как раз здесь она была значительно меньше, чем в остальных местах, и, чтобы забраться на нее, потребовалась бы обычная штурмовая лестница. Об этих наблюдениях было сообщено Марцеллу, который отнесся к ним очень серьезно и наметил район башни Галеагра для следующей атаки. Но так как охрана этого, как, впрочем, и остальных участков стены, была достаточно сильной, весь вопрос теперь заключался в том, чтобы не упустить момент, когда бдительность караулов по какой-либо причине снизится (Ливий, XXV, 23, 8–13; Плутарх, Марцелл, 18).

И такой момент действительно настал, причем достаточно скоро. Один из перебежчиков, пришедших в римский лагерь, сообщил, что через несколько дней в Сиракузах будет справляться традиционный праздник Артемиды. При этом, хотя город находился в осаде и периодически испытывал недостаток в продовольствии, вина должно было с избытком хватить на все три дня веселья. Теперь Марцелл кроме места атаки установил ее время, а с военными трибунами разработал план операции (Полибий, VIII, 37, 2; Ливий, XXV, 25, 14–15).

Были изготовлены, а потом до времени спрятаны лестницы, с помощью которых предполагалось подняться на стену. Людей, которые должны были это сделать, Марцелл отбирал и инструктировал лично, обещая в случае успеха щедрую награду. Кроме них были выделены солдаты, в чью задачу входило донести лестницы до стен и потом поддержать штурмовую группу. Всего численность обоих отрядов составила около тысячи человек. Накануне операции Марцелл приказал им поесть и выспаться, а ночью, когда праздник в городе шел уже полным ходом, был подан сигнал к началу штурма (Полибий, VIII, 37, 3–5; Ливий, XXV, 25, 15–16).

Все шло, как и было задумано: никем не замеченная, первая группа легионеров дошла до стены и приставила лестницы, по которым сразу начали взбираться солдаты отборного отряда. Их пример подбодрил товарищей, которые тоже последовали за ними. Вскоре первая тысяча римлян была на стенах, а по лестницам поднимались уже воины остальной армии, которую Марцелл вывел из лагеря через некоторое время после выступления штурмовой группы. Враг был уже в городе, а сиракузяне об этом даже не догадывались. Те караульные, которые попались за это время римлянам, или уже спали пьяным сном, или пировали в башнях и были в большинстве своем перебиты. По-прежнему не поднимая шума, легионеры дошли до Гексапил и выломали небольшую дверь, находившуюся поблизости. Через нее в город стали входить основные силы во главе с Марцеллом. Когда римляне дошли до границ района Эпипол, где находилось слишком много постов и их нельзя было пройти незаметно, трубачи наконец подали первые сигналы, так как «…притворяться уже было не к чему, надо было пугать. И перепугали» (Ливий, XXV, 24, 4).

Звуки вражеских труб в стенах города всполошили сиракузян, вызвав подлинный хаос. В ближних к Эпиполам районах сонные, зачастую не протрезвевшие люди пытались спастись, думая, что захвачен уже весь город. В других местах горожане узнали о случившемся только на рассвете, когда римляне выломали и Гексапилы. Все, кто был в состоянии, брались за оружие и пытались организовать сопротивление. Эпикид, когда до него дошли страшные известия, поначалу просто отказывался им верить. Он предполагал, что в город из-за оплошности караульных проникло какое-то количество римлян, но справиться с ними будет нетрудно. Совсем не такую картину увидел он, когда вывел с Ортигии свой отряд. Вначале сиракузским воинам пришлось пробиваться сквозь охваченную паникой толпу горожан, а когда они дошли до Эпипол и Эпикиду открылось истинное положение дел, он не решился атаковать римлян. Теперь предводитель сиракузян не был уверен даже в том, что среди граждан города не найдутся предатели, которые, воспользовавшись общей неразберихой, закроют ему ворота на Ортигию или в Ахрадину. Отступив, Эпикид стал принимать меры к обороне тех районов города, куда римляне еще не вошли (Ливий, XXV, 24, 5–10).

Хотя в руках Марцелла оказался только один городской район, судьба Сиракуз казалась ему предрешенной. Тит Ливий и Плутарх постарались описать, какие чувства испытал римский военачальник, осознав, насколько близок он к цели, которой пытался добиться вот уже в течение восьми месяцев: «Марцелл поднялся на стену, и с высоты его глазам открылся город, пожалуй, красивейший по тем временам; говорят, он заплакал, и радуясь окончанию столь важной военной операции, и скорбя о городе и его старинной славе. Вспоминался потопленный афинский флот, два огромных войска, уничтоженных вместе с их славными вождями, столько таких трудных войн с карфагенянами, столько мужественных тиранов и царей, и особенно Гиерон, недавно царствовавший, и все, что даровала ему судьба и личная доблесть; он прославлен своими благодеяниями римскому народу. Все предстало перед его умственным взором, и тут же мелькнула мысль – сейчас все это вспыхнет и превратится в пепел…» (Ливий, XXV, 24, 11–14).

Думал ли так Марцелл на самом деле – почему бы нет? – но из сентиментальных или сугубо прагматических соображений он попробовал уговорить сиракузян без боя сдать удерживаемые районы. Однако на подобный подарок рассчитывать не приходилось: стены Ахрадины охраняли перебежчики, которые не могли рассчитывать на пощаду и ни на какие переговоры не шли. Попытка штурма Ахрадины провалилась, и Марцелл направил все свои усилия на захват Эвриала, хорошо укрепленного холма в западной части Эпипол, с которого можно было контролировать дорогу, ведущую в глубь острова. Марцелл и здесь пустил в ход дипломатию, но Филодем, командовавший обороной Эвриала, затягивал с окончательным ответом, явно надеясь на подход армий Гиппократа и Гимилькона. Ничего не добившись переговорами и видя безнадежность приступа, Марцелл вновь отступил и устроил лагерь между сиракузскими районами Неаполь и Тиха. Его положение становилось все менее надежным – Марцелл боялся, что ему не удастся удержать в повиновении солдат, начнется повальный грабеж города, чем могут воспользоваться враги, которых оставалось еще более чем достаточно. Бесчинств, естественно, опасались и сиракузяне, особенно жители Неаполя и Тихи, от которых к Марцеллу прибыли послы с просьбой не допустить убийств и поджогов. На военном совете было постановлено запретить убийства и пленение граждан города, но все их имущество объявлялось военной добычей. После этого удержать солдат было невозможно, и толпы мародеров хлынули в город. Остановились они только тогда, когда грабить стало уже нечего (Ливий, XXV, 25, 1–9).