Тем временем Гиппократ, не теряя времени, продолжил подчинять войско своему влиянию. Он зачитал им подложное письмо от Диномена и Сосиса к Марцеллу, которое якобы удалось перехватить. В нем архонты благодарили консула за избиение леонтинцев и советовали перебить наемников из сиракузского войска. Эти слова вызвали такое возмущение солдат, что Диномен и Сосис едва успели бежать в Сиракузы. Рассвирепевшие наемники набросились и на сиракузских воинов, но их остановили Гиппократ и Эпикид, рассчитывая сохранить в дальнейшем симпатии горожан (Ливий, XXIV, 31, 6–13).

Чтобы должным образом подготовить общественное мнение, в Сиракузы был послан один из переживших римский штурм леонтинцев. Его более или менее правдивый рассказ об увиденных ужасах оказался для Гиппократа и Эпикида полезнее целой армии. Ему поверили не только простолюдины, но и члены городского совета. Сиракузяне были убеждены, что если уж Леонтины постигла такая печальная участь, то им надо ждать от жадных до добычи римлян еще худшего, потому что их город богаче. Лишь архонты и немногие из аристократов по-прежнему были настроены на сохранение союза с Римом, но реальной власти у них уже не было. Не обращая внимания на их требования и уговоры, войско вошло в Сиракузы через Гексапил и объединилось с воинами, остававшимися в городе. Архонты и их сторонники попытались укрыться в Ахрадине, но этот район был занят в тот же день, с первого же приступа. Убийства неугодных продолжались до ночи, и спастись посчастливилось только тем из глав города, кто бежал в первые же минуты. На следующий день были освобождены все рабы и заключенные тюрем, а правителями Сиракуз провозглашены Гиппократ и Эпикид. (Тит Ливий трактовал эти в целом демократические перемены следующим образом: «Сиракузы, которым на краткий миг блеснула было свобода, вернулись в старое рабство»; Ливий, XXIV, 31, 14; 32.)

Узнав обо всем этом, Марцелл сразу приказал перенести лагерь от Леонтин к Сиракузам. Место для него было выбрано традиционное – в полутора милях от города, в Олимпии, у храма Зевса, где в прошлые годы располагались для ведения осады афиняне и карфагеняне. Римляне, впрочем, и теперь еще не теряли надежды договориться с новым правительством, но получили жесткий отпор. Чуть раньше Аппий Клавдий направил посольство в Сиракузы на кораблях, но шедшая первой квадрирема была захвачена при входе в гавань, так что остальные едва ушли (Ливий, XXIV, 33, 1–3).

Тем не менее Марцелл сделал последнюю попытку достичь мирного урегулирования, чтобы в случае провала можно было с полным правом объявить войну. Теперь парламентеры подошли к городским воротам. Чтобы не впускать их в город, Гиппократ и Эпикид сами вышли навстречу. Римляне заявили, что пришли не воевать с сиракузянами, а защитить своих сторонников, как тех, кто спасся от резни, так и оставшихся в городе. Кроме того, они должны отомстить за гибель своих союзников. Условия мира были выдвинуты следующие: возвращение в Сиракузы бежавших, выдача виновников убийств и восстановление «свободы и законности», то есть прежнего политического порядка (Ливий, XXIV, 33, 3–6). Для Гиппократа и Эпикида это означало ни много ни мало как добровольно пойти на смерть, с чем они, конечно, не могли согласиться (несомненно, Марцелл и сам прекрасно это понимал, но в данном случае важно было соблюсти форму). Эпикид ответил в том духе, что дело, с которым пришли римляне, к нему не относится и разговаривать тут не о чем, и добавил: «…А если римляне начнут войну, то увидят на деле: осаждать Леонтины и Сиракузы – совсем не одно и то же» (Ливий, XXIV, 33, 7–8). С этими словами сиракузяне заперли ворота.

Сиракузы были взяты в осаду и с суши, и с моря. На суше, напротив Гексапил, римлянами командовал Аппий Клавдий, а Марцелл готовил атаку на район Ахрадины, где у Скитского портика крепостная стена проходила по самому берегу (Полибий, VIII, 5, 1–2). После быстрого штурма Леонтин римляне были уверены, что и под Сиракузами им не придется сидеть долго, тем более что город был большой, стены у него были длинные, и найти подходящее место для прорыва казалось нетрудным. Уже в этом была большая доля самонадеянности, поскольку городские укрепления были хорошо вписаны в ландшафт, стены были построены на скалах и утесах, и преодолеть их было бы тяжело даже при минимальном сопротивлении. Кроме этого, римляне не учитывали одного еще более важного фактора: в Сиракузах жил Архимед.

Прославленный ученый Античности Архимед, будучи родственником царю Гиерону, очевидно, не мог сочувствовать его убийцам и, соответственно, не одобрял избранного ими курса на сближение с Римом. Теперь, когда армия Марцелла грозила покончить с независимостью, а может быть, и самим существованием родного города, он приложил весь свой недюжинный талант на его защиту.

Надо отметить, что Архимед еще до войны построил немало боевых (и не только) машин. «Сам Архимед считал сооружение машин занятием, не заслуживающим ни трудов, ни внимания; большинство из них появилось на свет как бы попутно, в виде забав геометрии, и то лишь потому, что царь Гиерон из честолюбия убедил Архимеда хоть ненадолго отвлечь свое искусство от умозрений и, обратив его на вещи осязаемые, в какой-то мере воплотить свою мысль, соединить ее с повседневными нуждами и таким образом сделать более ясной и зримой для большинства людей» (Плутарх, Марцелл, 14). Теперь же он не только конструировал механизмы, но и осуществлял общее руководство обороной. Его эффективность римляне прочувствовали на себе в полной мере.

Штурм города начался одновременно и с суши, и с моря. Аппий Клавдий направил атаку на участок стены, с востока примыкавшей к Гексапилам, и если его солдаты использовали при этом вполне обычные для такого случая лестницы и навесы, то о приспособлениях, с помощью которых Марцелл пытался с моря войти в Ахрадины, сохранились очень интересные рассказы.

Всего в морском штурме участвовало шестьдесят квинкверем. На каждом судне находились всевозможные стрелки, задачей которых было согнать обороняющихся со стен. Чтобы стрельба была эффективной, суда «огневой поддержки» держались от стен на некотором расстоянии. Главная же роль отводилась осадным машинам. Основанием для большинства из них служили два корабля, скрепленные вместе бортами, подробное описание которых оставил Полибий: «…римляне отняли у восьми пятипалубных судов весла, у одних с правой стороны, у других с левой, открытыми стенками связали суда попарно и, действуя веслами только с наружных боков, стали подвозить к городской стене так называемые самбики. Устройство этого осадного орудия следующее: делается лестница в четыре фута ширины и такой длины, чтобы и при установке она достигала верхнего края стены; с обеих сторон ее ограждают и закрывают высокими перилами, потом кладут ее наискось вдоль соприкасающихся стенок связанных между собой судов, так что лестница выступает далеко за корабельные носы. На вершинах мачт укрепляют блоки с канатами. Когда нужно действовать, канат привязывают к верхнему краю лестницы, и люди, стоящие на корме, тянут его на блоке, а другие, находящиеся на передней части корабля, следят за правильным подъемом лестницы и подпирают ее шестами. Наконец, при помощи гребцов, размещенных по обеим наружным сторонам, римляне подходят с кораблями к суше и стараются только что описанное сооружение приладить к стене. На вершине лестницы находится доска, с трех сторон огороженная плетнем; на ней стоят четыре человека, которые и ведут борьбу с неприятелем, находящимся на зубцах стены и мешающим установке самбики. Как только лестница установлена так, что эти четыре воина возвышаются над стеной, боковые стенки плетня снимаются, и воины тотчас с двух сторон взбираются на зубцы или башни; прочие товарищи их следуют за ними по самбике, надежно прикрепленной канатами к обоим кораблям. Сооружение это не без основания получило такое название: когда машина поднята, то корабль в соединении с лестницей напоминает по виду самбику [струнный инструмент, схожий с арфой. – Е. Р.]» (Полибий, VIII, 6). Кроме этих огромных лестниц другие сдвоенные корабли несли на себе многоэтажные осадные башни и стенобитные машины (Ливий, XXIV, 34, 6–7).