Возможно, дело было в усталости от перелета, но супруги не испытывали восторга от всего, что их окружало. За исключением погоды.

До свадьбы оставалось три дня. Каждый день Темис и Йоргос по несколько часов проводили с сыном, в основном встречаясь с различными родственниками Вирджинии за столом, где им подавали огромные порции.

– У них б-б-безвкусная еда! – пожаловался Йоргос жене. – Т-т-так зачем столько накладывать на тарелку?

Супругам это показалось пустой тратой средств, а также причиной ожирения большинства людей в Америке.

Накануне свадьбы состоялся банкет. Темис привезла белье, которое подарила ей бабушка. Пришло время передать его. Скатерть и наволочки были украшены по краю вышивкой и изящным кружевом, но стоило Вирджинии открыть сверток, и Темис поняла, что подарок пришелся невестке не по вкусу.

– Они такие… оригинальные, – сказала девушка.

Ангелос смутился. По лицу невесты все было ясно, и перевод не требовался. Темис поняла, что ее подарок забросят подальше в шкаф, как только они с Йоргосом уедут. Наверное, это и означало «оригинальное».

Мать, сестры и тетки Вирджинии пришли на свадьбу в ярких нарядах, и Темис почувствовала себя старомодной в пастельно-голубом платье и жакете, хотя ее костюм сшили на заказ в Колонаки. Искусственные ткани, в которые одевались американцы, были так же чужды Темис, как огромное количество блондинок. Еда, виски и музыка тоже казались явлениями из другого мира, как и язык. Темис и Йоргос пытались поговорить на английском, но из-за калифорнийского акцента не понимали, что́ им отвечали. Хотя семейство Стэнхоуп изо всех сил старалось оказать им радушный прием, Темис и Йоргос чувствовали себя не в своей тарелке от начала и до конца путешествия.

Темис все время думала, как бы воспринял эту встречу Никос, и сокрушалась, что сына нет с ними. Сейчас бы мальчики совсем не походили друг на друга (Ангелос был бы в два раза шире Никоса, да и волосы стриг короче некуда), но все равно всем бы стало ясно, что они братья.

По разговорам Темис поняла, что Ангелос вычеркнул Никоса из своей жизни. Вирджиния и родители знали только о трех его братьях и сестрах.

Очевидно, что Никос не вписывался в тот образ, который создавал Ангелос. Слушая политические дискуссии семейства Стэнхоуп, Темис поняла почему. Они были ярыми сторонниками Рональда Рейгана («Дядя Танасис его бы одобрил, – сказал Ангелос, – актер Голливуда, ставший республиканским президентом!»).

После свадьбы Темис и Йоргос пробыли в Лос-Анджелесе еще три дня и обрадовались, когда пришло время уезжать. По возвращении в Патисию их счастью не было предела. Дети забросали родителей вопросами. Действительно ли Америка – это страна изобилия, как они себе нафантазировали? Правда, что там все гламурные? И разъезжают в огромных автомобилях? По трехполосным магистралям? На все эти вопросы они получали простое «да». Америка казалась другой планетой. Даже Танасису стало любопытно, какой была Америка «изнутри», но на самом деле его интересовало, не объявился ли их отец, Павлос.

– Вряд ли Ангелос его пригласил, – сказала Темис. – Он не встречался с ним с тех пор, как переехал…

В следующем письме Ангелос сообщал, что Вирджиния беременна их первенцем. В последующие пять лет каждое письмо содержало извещение о новой беременности, фотографию новорожденного или малыша, делающего первые шаги, на площадке, на качелях, в бассейнах дорогих отелей. Снимки складывали на тумбочку, без рамок. Темис все еще сердилась на Ангелоса за то, что он предал память брата. Возможно, однажды, встретив Нэнси, Саммер или Барбару, она изменит свое мнение, но сейчас внучки казались очень дальними родственницами.

Но как-то раз они получили новое письмо с сообщением об очередном ребенке, и выбор имени для новорожденного их поразил. Его назвали Никос.

– Почему именно сейчас? – тихо спросила Темис у Йоргоса, водя взглядом по морщинам на его лице. – Надеюсь, этот мальчик поймет, на кого ему придется равняться.

Таким странным образом Ангелос воскресил память о брате.

– Уверен, у него есть свои п-п-причины. – Йоргос обнял жену. – Здорово, что он не з-забыл брата.

Темис считала по-другому. Она подозревала, что рождение сына пробудило в Ангелосе патриархальные настроения, – иначе зачем понадобилось давать этому ребенку греческое имя?

Темис недолго расстраивалась. Она размышляла о новорожденном, который в тысячах миль от нее лежал в своей колыбели. Возможно, волосы у него будут виться.

В последующие годы Анна, Андреас и Спирос обзавелись супругами, и у Темис вскоре появилось пятеро внуков, которые тоже жили в Афинах. Она была образцовой бабушкой, и все могли положиться на нее, если надо было посидеть с малышом. Родственники жили в одном районе, в десяти минутах ходьбы друг от друга, так что не составляло труда дойти до Темис. Снова за старым столом собиралось много проголодавшихся детей. Только у дяди Танасиса было «официальное» место. Даже когда ходить по лестнице ему стало тяжело, он все равно спускался каждый день. Все обожали его, несмотря на увечье, а маленьким нравилось, что ему тоже нарезали еду кусочками.

Как-то раз Танасис не появился на ужине, и Темис отправила старшего ребенка Анны проверить дядю. Мальчик вернулся с пепельно-бледным лицом. За считаные секунды Темис добежала до квартиры, но сразу же поняла, что брат почил. Он умер от сердечного приступа, без страданий. Темис снова увидела в нем прежнего красивого мальчика и поняла, что он ушел с миром.

За последние годы Темис сильно привязалась к Танасису, поэтому глубоко скорбела по нему. Безграничная любовь брата к Никосу стерла все воспоминания о ссорах и разногласиях. Танасиса похоронили рядом с Никосом, и Темис вложила в карман пиджака брата вышитый платок их матери, который нашла у него в руке. Вновь Темис каждый день ездила до некротафейо на автобусе.

Эти поездки прекратились только после сорока дней. Пришло время освободить квартиру Танасиса. У брата осталось мало вещей, так что Темис быстро справилась с этим. Она не тронула его старый телевизор, а себе сохранила лишь трость, ставшую неотъемлемой частью Танасиса.

Анна с мужем выехали из арендованного жилья на соседней улице и заселились в бывшую квартиру Танасиса вместе с тремя детьми. Внутри было почти так же, как и в детстве Темис, когда она росла там с братьями и сестрой. Дети бегали вверх-вниз по лестнице к бабушке и дедушке, и Темис готовила побольше еды, чтобы на всех хватило. Двери она оставляла открытыми, а соседи никогда не жаловались на шум. Анна работала медсестрой в больнице Эвангелисмос и во многом полагалась на мать, которая обеспечивала семью гемистой и спанакоризо, рисом со шпинатом. Темис считала, что если они будут есть вкусную еду, сделанную из продуктов с рынка, это отвратит их от ресторанов фастфуда, которые открылись по всем Афинам. Но напрасно…

Пережив слабый сердечный приступ, который ограничил его подвижность, Йоргос не слишком хотел выходить на улицу и общаться с людьми. Темис заботилась о муже, часто гуляла с детьми и всегда сидела во главе стола. Она была главой семейства, все еще полной энергии.