Одновременно в него полетели хробоид, сеть Жугера и лава из плеча шагуна; Илидор заметался, уходя от лавы, Жугер взревел, костяной гребень на лбу червя чиркнул дракона по животу, оставив после себя мурашки омерзения, сеть торчащим краем глубоко взрезала щеку под самым глазом, закрытую лишь маленькими нежными чешуйками….

Сеть улетела вниз, а за ней веером – брызги крови.

И когда кровь золотого дракона упала на камни Такарона, время на миг застыло. А потом голос Илидора распахнулся и заклубился, взвился криком и плачем, песня его превратилась в рёв – и осталась песней, заполнила всю гигантскую пещеру, каждое её ответвление, кусочки звука врезались в тела глухих машин Жугера, распластались по ним, обвили их, спеленали, схлопнули, выплеснулись дрожью. Скрещи взревели вместе с Илидором, его машины ринулись в бой, уже не прислушиваясь к песне, уже не нуждаясь в том, чтоб голос золотого дракона их вёл – теперь он заполнил их, звучал в головах, распирал восторгом тела, вместе с лавой бурлил в груди.

Илидор заложил круг, рухнул на хробоида, наотмашь хлестнул лапой по морде и рванулся в сторону, червь ринулся следом, дракон заложил полукруг и снова ударил его по морде, снова отскочил. Хробоид несся следом, разбрасывая машины, в него летела лава стрелков-шагунов, но кто может остановить такого гигантского червя, когда он…

С разгона вминается в остатки баррикад Жугера, сминая его прыток и камнеедок, раскурочивая вырвиглаз.

Обломки машин разлетелись во все стороны, но Жугер уже был на ногах и, остервенело вопя, размахивал лаволампой. Илидор ринулся к нему, а на Илидора ринулись машины Жугера, сеть Жугера и гигантский хробоид.

Сеть обвила дракону голову и шею. На спину заскочили сразу три прытки – атакуя? защищая? – и дракон под их тяжестью упал на живот прямо перед Жугером, а хробоид, уже примерившийся к Илидору, подпрыгнул слишком высоко, схватил пастью воздух. Схватил и пронесся дальше, влекомый силой собственного броска, его тяжелое тело потащилось по спине Илидора и, кажется, сломало дракону ребро. Сеть царапала ему горло, мелкие ячейки мельтешили перед глазами, еще больше сбивая с толку, Жугер с боевым воплем замахивался на него топором, а Илидор ничего не успевал, кроме как…

Оттолкнуться задней лапой и откатиться по ходу движения хробоида, чтобы топор ударил по крылу, а не по голове – но он и по крылу не попал: летяще-волочащийся хробоид наконец закончился, а его хвост слегка задел Жугера, сбив тому замах, и топор лишь высек искры из камня. Гном замахнулся снова, срывая горло боевым криком, хробоид разворачивался, Илидор снова откатился из-под топора, срывая с головы сеть, и в первый миг показалось: не успел, и топор звякнул о камни совсем рядом с его головой, так близко, что Илидор увидел зазубрины на лезвии и почувствовал его запах. Тут же перевернулся, оттолкнулся задними лапами и взвился золотой глыбой над Жугером и над машинами, которые замерли кто где в самых нелепых позах и не сводили глаз с дракона, никто не мешал и не помогал, потому что… Да ржавая кочерга их знает, почему!

Может быть, никто из них больше не хотел атаковать Илидора, но не осмеливался тронуть Жугера. А может быть, машины, привыкшие иметь обо всём своё мнение, считали, что в конце каждый должен остаться один.

Основательно ухекавшийся хробоид шел в атаку, довольно медленно и словно не веря, что он до сих пор не поймал себе ничего на обед. Жугер был страшен, Илидор видел его вблизи только миг, но такое лицо, раз узрев, не забудешь: изрытое багровыми ямками, на лбу вздувшиеся вены, торчащая во все стороны борода, перекошенный воплем рот, глаза… глаза – как бесконечная пропасть, глаза садиста и душегуба, но не безумные, совсем не безумные, а только яростные до белизны и оттого еще более страшные.

Илидор не придумал ничего умнее, чем заорать и ткнуть в сторону Жугера мечом, а тот, уже заносящий топор для нового удара, сбился и тяжело отшатнулся-отпрыгнул. Дракон взлетел, бросился вправо-влево, развернулся, взмыл вверх и упал вниз, за спиной Жугера, едва коснувшись задними лапами камня, бросил меч, схватил гнома за локти, нещадно дернул назад и вверх. Жугер взвыл, его злосчастный топор снова громыхнул по камням и остался лежать. За миг до того, как хробоид примерился и кинулся в атаку, Илидор сгрёб вопящего гнома в охапку и поднял в воздух. Жугер дрыгал ногами, пытался царапаться и кусаться, но куда там гномским зубам и ногтям против драконьей чешуи. Держа его под мышки, Илидор сделал еще один круг над головой хробоида, потом второй, заманивая его гномом, как наживкой, ближе и ближе к обрыву, и вымотавшийся огромный червь больше не делал больших прыжков и разворотов через полпещеры, он просто полз за гномом, а дракон еще умудрялся то и дело постукивать им по костяному гребню хробоида, отчего Жугер орал еще громче – теперь не воинственно и не яростно, а испуганно и отчаянно.

Жугер еще успел увидеть у себя под ногами пропасть и пожелать Илидору вечно вариться в лавовой реке – за миг до того, как дракон разжал лапы, и гном полетел в реку лавы сам, а следом за ним полетел гигантский хробоид. Может быть, они сварились в реке или убились от удара об неё, а может быть, разбились о стены по пути – этого уже никто никогда не узнал.

Илидор, пошатываясь даже в полете, кое-как приземлился на большой валун перед машинами и скрещами, пригнул голову на длинной шее, не то изображая вежливый поклон, не то рассматривая их.

Машины и гномы-машины, жалкие и покореженные, с оторванными конечностями и вмятыми пластинами, окровавленные, истекающие лавовыми слезами, без сил опускались наземь или облокачивались на других, которые еще могли стоять на своих ногах, на колёсах, на лапках. Головы полугномов-полумашин оборачивались к тому, кто должен был стать их общей жертвой, но вместо этого разделил и снова объединил их, позвал в новую битву, которую сам же начал и сам закончил… Что скажешь теперь, искатель и вдохновитель, золотой дракон? Объяснишь ли нам, что это было и что будет дальше? Ты наверняка знаешь это, дракон, нашедший в нас нечто большее, чем мы сами хотели видеть, вдохновивший на нечто более сложное, чем всё, на что хватило бы наших собственных устремлений!

К дракону оборачивались машинные и гномские головы, круглые и приплюснутые, огромные и крошечные, с одним глазом, с двумя, четырьмя. Ведь это была не последняя битва?

На камни огромной пещеры опускалась тишина осознания и ожидания.

Сердце Илидора колотилось так, что даже крылья подрагивали, и всё тело наливалось страшной, бесконечной тяжестью. Он смотрел на машины и на гномов, сросшихся с машинами, смотрел и не мог понять, что он видит. Опаснейших созданий, которых когда-либо знал Такарон, и которых требуется уничтожить, пока сами они не уничтожили всё остальное? Собственную армию, которую он теперь волен вести куда угодно? Несчастных существ, отчаянно жаждущих помощи? Уродцев, которых нужно добить просто из милосердия?

Он смотрел и не мог найти ответа, и его отец Такарон ничего ему не подсказывал – не потому, что обиделся за непринятую прежде помощь, а потому, что есть решения, которые можно принять только самостоятельно. Дракон смотрел на машины, а машины смотрели на него, они чувствовали его нерешительность и удивление, а он чувствовал их вдохновение и бесконечную преданность.