— Пушки! — вскричал Морено. — Я не давал приказа стрелять по дворцу из пушек! Боже мой, я же привез сюда свою личную обстановку! Четырнадцать сервизов из старинного китайского фарфора! Они же их разобьют!

— Вероятно, они обнаружили, что вертолет горит, и сочли вас погибшим, — произнес я, хотя мне лично было по фигу, отчего войска долбят президентский дворец артиллерией, лишь бы меня не накрыли как-нибудь случайно. Даже Валета с Ваней в их нынешнем неуправляемом состоянии мне не было бы жалко, а уж печалиться о фарфоре, хоть китайском, хоть японском, я бы не стал.

— В подвал! — заорал я, едва отгремел второй разрыв, который пришелся намного ближе к тому месту, где мы находились. На ступени аварийной лестницы не то со стен, не то с потолка полетели здоровенные куски штукатурки, которыми я ни под каким видом не хотел бы получить по башке.

На сей раз все без дискуссий и дебатов сыпанули вниз по аварийной лестнице и, пробежав два марша, очутились перед стальной дверью, запертой на висячий замок.

— Что здесь? — спросил я у Морено.

— Понятия не имею… — пробормотал президент. — Я здесь никогда не бывал. Вероятно, какая-то вспомогательная служба…

— Взорвать ее к хренам? — предложил Луза.

— Ага, — рассудительно произнес Гребешок, — мы рванем, а там, допустим, газовые баллоны окажутся. Или просто труба газовая. Так фукнет, что мало не покажется!

Наверху грохнуло так, что мы невольно присели. Несколько крупных кирпичных обломков скатились сверху на лестничную площадку, находившуюся чуть выше нас. Гребешок из любопытства взбежал туда, глянул наверх, туда, где мы дискуссии разводили, и тут же сбежал обратно.

— Ну на фиг! — воскликнул он чуть ли не с восхищением. — Там такой кусок на это место лег — всем хана была бы!

Я выдернул из ножен немало послуживший сегодня нож с пилкой и вручил Лузе:

— Пили ушко! По-быстрому!

Сверху долетел еще один, но уже более удаленный разрыв снаряда. Кроме того, я отчетливо услышал мощный рев танкового мотора и лязг гусениц. Потом что-то звонко брякнуло, затрюкали кирпичи. Похоже, что танк ломал ограду президентского дворца.

— Если он, „-мое, сюда заедет, — пробормотал Луза, опасливо глянув вверх,

— запросто нас тут с обломками похоронит…

— Ты давай пили! — подбодрил Гребешок.

Луза прибавил скорости и быстро допилил ушко. Гребешок дернул дверь, и мы вошли в темный подвал с низким сводчатым потолком. Я включил фонарик. На стеллажах, протянувшихся вдоль стен метров на пятьдесят, лежали какие-то банки с краской, рулоны линолеума и ковролина, ящики с отделочными плитками, емкости со шпаклевками и прочие стройматериалы, которые в свете последних событий могли бы понадобиться при капитальном ремонте — скорее даже при восстановлении президентского дворца.

В том, что последняя формулировка больше соответствует реальности, мы убедились уже через минуту, если не раньше. Рев танкового мотора и треск рушащихся кирпичей послышались буквально над нашими головами. Лавина обломков с неимоверным грохотом полетела на аварийную лестницу и за какие-то секунды наглухо завалила выход из подвала. Танк еще поворочался, поскрежетал гусеницами на куче обломков, словно бы желая ее поглубже вдавить в подвал, а затем покатил куда-то дальше, ломать и рушить, ибо служба у него была такая.

А мы остались в подвале, чихая и кашляя от кирпично-цементной пыли…

Первой мыслью, посетившей башку, стало: вот он, тот, кто подкрался незаметно! То есть хана, которая всерьез и надолго, если не навсегда, то до Страшного суда. И то, что на данный момент все мы были целы и даже не поцарапаны, уже ничего не решало.

Конечно, мне уже не раз приходилось влипать в подобные мышеловки. Тем более что в хайдийских подземельях, прорытых по указу диктатора Лопеса, это явление вполне нормальное. Фашист, известное дело. Специально небось ночи не спал, все придумывал всякие заподлянки, чтоб демократически мыслящую публику и всех иных сторонников открытого общества извести. Чтоб их, если они начнут совать свои длинные носы в подземные сооружения, либо разносило на куски объемным взрывом, либо просто миной, а также чем-нибудь заваливало, замуровывало, как в «Бронированном трупе», или хотя бы сбрасывало в канализацию, как нас с Марселой в 1983 году. Но каждый раз, очутившись в Лопесовом подземном царстве — да хотя бы так, как утром этого, все еще не закончившегося дня! — когда надо было идти неведомо куда, ибо тот вход, через который я туда попадал, был каким-то образом перекрыт, надежда все-таки оставалась. Потому что можно было топать по каким-то туннелям, ходам и лестницам, искать выход, пусть даже через какую-нибудь отвесную шахту. Опять же в лопесовских лабиринтах было много воздуха.

Сейчас все складывалось по-иному. Мы находились не в диктаторском метро, а в самом обыкновенном дворцовом подвале, предназначенном для склада. Очень небольшом и тесном. Вентиляция в нем, может быть, и была, но в данный момент не работала, потому что запах краски очень чувствовался. Никакого иного выхода из подвала не имелось — ни с торцевых стен, ни с боковых, ни в полу, ни в потолке. Только стеллажи со всяким ремонтно-строительным барахлом, которое, если иметь в виду разнообразные краски-лаки, могло сыграть для нас роль «Циклона-Б» в освенцимской газовой камере. Тут и без них воздуху было немного. Ну, на сутки, может быть, если не меньше. Хорошо, если разберутся, что по ошибке завалили — в смысле, засыпали! — родного президента. Тогда, может быть, и начнут откапывать. Но даже в этом случае надежда на то, что нас откопают раньше, чем мы здесь задохнемся, была очень и очень хлипкой. То, что танк развалит за пять минут или даже быстрее, можно пару суток разгребать, а то и больше, если подходы для техники плохие.

О том, чтоб попробовать откопаться самим, разобрать завал на лестнице, можно было забыть раз и навсегда. Выдергивать по кирпичику, по кусочку, по обломочку, постепенно заполняя легкие кирпично-цементной пылью, — безнадега, которая может только сократить наше пребывание на этом свете. Потому что на место одного выдернутого кирпича сверху провалится еще несколько. Опять же там наверняка найдутся и такие крупные обломки, которые даже шкафообразный Луза, и даже мы, все четверо, считая маломощного хайдийского президента, не осилим с места сдвинуть.

— Во влипли, а? — пробормотал Гребешок, подойдя к завалу и попытавшись выдернуть один из кирпичей. — Как клещами зажало…

— Ничего, ничего! — явно не очень ориентируясь в обстановке, произнес дон Фелипе. — Они сейчас раздавят танками этих монстров, а потом разберут завал и эвакуируют нас отсюда.

Хорошо, что мужики его не поняли, а то б дали по шее, наверно, чтоб оптимизма поубавить. Я-то понял, но мне руки пачкать не хотелось. К тому же избавить сеньора Морено от излишнего оптимизма можно было и словесно.

— Вы уверены, сеньор президент, что ваши подчиненные знают о том, где вы находитесь? — спросил я очень вежливо и культурно.