Морено, конечно, не был таким уж дураком, чтоб не понять моего тонкого намека на толстые обстоятельства.

— Я полагаю, что они должны это выяснить… — пробормотал он. Уверенности в голосе, конечно, уже не было.

— А вы представляете себе, как они смогут это сделать? — произнес я. — Единственное, что они знают, так это то, что вы прилетели сюда на вертолете. А вертолет взорван, и все, кто находился на его борту или вокруг него, скорее всего сожжены. Вам доводилось видеть обугленные трупы?

— Только по телевизору… — пробормотал Морено.

— Ну, тогда вы должны себе представить, что процедура опознания, кто есть кто, займет довольно много времени. Хорошо еще, если кто-то чудом уцелел или хотя бы остался в сознании, чтобы сообщить о том, что вас в вертолете не было. Но даже в этом случае, я думаю, разобраться в том, где мы с вами находимся, будет очень непросто. К тому же, по всей видимости, руки до этого дойдут еще нескоро, ибо «монстры», даже с учетом применения против них танков, вряд ли будут скоро уничтожены.

Как раз в это время наверху ощутительно грохнуло, и кирпично-цементная пыль облаком повисла в и без того не шибко чистом воздухе подвала. Правда, поглядев на потолок, я увидел несколько трещин на кирпичном своде. Ежели эти своды вовсе не рухнут, то трещины могут дать нам хоть какой-то мизерный приток относительно свежего воздуха. Если они, конечно, сквозные.

— Ладно вам ля-ля разводить! — рассерженно произнес Гребешок. — Каркают-каркают, а хрен поймешь. Давайте лучше соображать, как откапываться будем. Тут, блин, работы на три дня, да и то если с экскаватором.

— Да еще и кран нужен, — пробасил Луза, — тонн на пять хотя бы.

— Специалисты! — прошипел я. — Я вам этот кран рожу, что ли?

— Понятно, что не родишь, — почесал в затылке Гребешок. Его и прозвали так за привычку расчесываться пятерней, не признавая расчесок. — Может, рвануть чем-то можно?

— Вот все, что можно рвануть, — сказал я, похлопав по патронташу, где находились гранаты к американскому подствольнику «М-203». Все ручные я уже перекидал в «тигров» во время боя у выхода из вентиляционной шахты, а эти приберег. Ни шиша из этого джентльменского набора, как мне представлялось, применить без риска для собственного здоровья было нельзя. Осколочные и прыгающие осколочные (последние в особенности) применять было просто бессмысленно, они даже с точки зрения самоубийцы были плохи, потому что могли всего изранить до поросячьего визга, но до смерти так и не убить. Дымовая тоже в наших условиях ни на что не годилась, задохнуться от нее сразу не задохнешься, но помучаешься изрядно. Картечные патроны для здешних стен были как слону дробина. Фугасную гранату и фугасную объемного взрыва можно было применить для быстрого самоубийства — последняя в тесном подвале была для такой цели просто идеальным средством. Кумулятивно-осколочные были хороши только в том случае, если б мы точно знали, что в какой-то стене есть дверь, заложенная кирпичом. Но и то широкой дыры такие гранатки не проделали бы.

Не знаю, насколько разбирались в боевых возможностях штатовского оружия Гребешок и Луза — по-моему, они его только в кино видели, — но то, что все эти подствольные гранатки на них не произвели впечатления, — это точно.

— Ну и чего делать? — мрачно спросил Луза.

— Надо стенки простучать, — сказал Гребешок по-деловому. — Дворец-то видели? Он длинный, площадь большую занимает. А тут подвал всего ничего. Значит, где-то за стенкой должно быть его продолжение. Надо только прикинуть, как этот подвал расположен. Если, скажем, вдоль, то надо торцы долбить, а если поперек — то между стеллажами.

— Нормально, — сказал я, вроде бы похвалив, — но неясны два вопроса. Первое: чем долбить? А второе: что делать, если стенка очень толстой окажется?

— Ну, насчет первого, — ответил Гребешок, — надо пошуровать на стеллажах. Раз тут строительный склад, наверняка какой-нибудь шлямбур имеется. Или кельма хотя бы. А насчет второго, как говорил мой дед, надо работать по-стахановски, то есть весело, как после первого стакана, думая о том, что заработаешь на второй, третий и всю бутылку.

— В принципе верно, — сказал я, смахивая с морды прилипшую к потной коже чешуйку штукатурки. — Нет таких крепостей, которые не смогли бы поломать большевики… Ладно, пошли шуровать!

— Что вы намерены делать? — спросил сеньор Морено, который, вестимо, ни бельмеса не понял.

— Мы намерены искать инструмент, чтоб продолбить стену, — объяснил я, — наверно, сеньор президент, вам надо принять в этом участие.

— О, это почти безнадежно! — вздохнул Морено. — Здесь очень прочный фундамент из естественного камня, его делали еще во времена конкистадоров. А

потом, когда дворец рухнул после землетрясения 1867 года, фундамент — он,кстати, от подземных толчков почти не пострадал — значительно усилили, обложив кирпичной кладкой. Тогда же, об этом я слышал от главного архитектора Сан-Исидро, было принято решение усилить подвальные перегородки. Каждая из них не менее полутора метров в толщину.

— Полтора метра… — произнес я по-русски. — Не хрен собачий, извиняюсь!

— Ладно, — отмахнулся Гребешок. — Глаза боятся, а руки делают…

Как ни смешно, но именно дон Фелипе нашел как раз то, что было нам нужно. Правда, еще до этого Гребешок и Луза добрались до ящика, в котором лежало несколько ржавых шлямбуров разных калибров и солидная кувалда. Мои успехи были поскромнее: я нашел только кельму, которой можно раскалывать одиночный кирпич на половинки или четвертушки, но очень сложно продолбить в кирпичной стенке хотя бы неглубокую выбоину. А вот дон Фелипе нашел настоящую, правда, очень ржавую кирку без ручки, быть может, откованную еще для тех красно— или чернокожих рабов, которые вырубали ими камни для фундамента губернаторского дворца, позже ставшего президентским.

— А вообще-то кайло крепкое, — сказал Гребешок, повертев в руках кирку. — На что бы насадить, а?

— Ща, сделаем! — оптимистически объявил Луза, взял кувалду и несколькими ударами расфигачил один из пустых деревянных стеллажей. Раздобыв таким образом довольно толстую доску длиной в полметра с лишним, детинушка взял у меня кельму, приставил се рубящей частью к торцу и вдарил кувалдой, расколов доску вдоль волокон. Потом с помощью штурмового ножа новоявленную ручку для кирки отесали, чтоб пальчики не занозить, подстрогали наверху, чтоб можно было насадить, насадили, расклинили, чтоб не слетала, и таким образом обзавелись полезным инструментом.

— Во, видишь, начальник, — сказал Гребешок, — а ты говорил, нечем долбить!

Теперь, естественно, встал вопрос, где долбить. Лузе так не терпелось опробовать кирку в деле, что он подошел к торцевой стенке и без преамбул начал чухать по кирпичам. Да, богатырская русская силушка, конечно, дело великое, если ее направлять в нужном направлении. Кирпичи антильского производства были явно не готовы ей противостоять, тем более что за 130 лет существования во влажном тропическом климате порядочно подразмякли. После трех десятков ударов Луза продолбил слой кирпичной обкладки в два кирпича толщиной, выломал в стене выбоину площадью примерно полметра на полметра и оказался перед стенкой куда более прочной, сделанной из тесаных гранитных блоков. Пока Луза работал по-стахановски, я светил фонарем, а Гребешок вел репортаж, на манер футбольного комментатора. Репортаж этот, к сожалению, на три четверти состоял из матюков, и суть его сводилась к тому, что Луза, извиняюсь, имеет с этой стенкой сексуальный акт. Поэтому для сеньора Морено, мало знакомого с тонкостями русской филологии, я этот репортаж не переводил.