Потом снова возник зал бара. И он сказал ей:

— Ты хороший человек.

— Ты этого не можешь знать.

— Теда.

— Теда о каждом думает, что он хороший человек.

— Она была так больна. Ты заботилась о ней.

— Только пару недель.

— Днем и ночью.

— Не такое уж великое дело.

— А теперь со мной.

— Я еще не выходила тебя.

— Чем больше я узнаю тебя, тем лучше ты оказываешься.

Она сказала:

— Черт возьми, может быть, я святая?

— Нет, просто хороший человек. Слишком саркастичный, чтобы быть святым.

Она засмеялась.

— Я не могу помогать тебе, чтобы нравиться, Спенсер Грант.

— Это очень мило. Начинаем узнавать друг друга.

— Ты полагаешь, мы этим занимаемся?

Импульсивно он произнес:

— Я люблю тебя.

Валери замолчала так надолго, что Спенсеру показалось, он снова потерял сознание.

Наконец она сказала:

— Ты бредишь.

— В этом нет.

— Я сменю тебе компресс.

— Я люблю тебя.

— Ты лучше успокойся, постарайся немного отдохнуть.

— Я всегда буду любить тебя.

— Успокойся, странный человек, — сказала она с выражением, какое, как он верил и надеялся, было проявлением нежности. — Просто успокойся и отдохни.

— Всегда, — повторил он.

Признавшись себе, что надежду он обрел в ней, Спенсер испытал такое облегчение, что погрузился в темноту без катакомб.

Спустя много времени, неуверенный, проснулся он или продолжает спать, в полусвете, который мог быть рассветом, сумерками, накалом лампы или холодным, без источника, свечением сна, Спенсер изумился, услышав, как он сам произнес:

— Майкл.

— Ах, ты пришел в себя, — сказала она.

— Майкл.

— Здесь нет никого по имени Майкл.

— Ты должна знать о нем, — заявил Спенсер.

— О'кей. Расскажи мне.

Ему хотелось бы видеть ее. Но перед глазами маячили свет и тень, не было даже расплывчатого силуэта. Он сказал:

— Ты должна знать, если… если собираешься быть со мной.

— Расскажи мне, — поддержала она его.

— Только не возненавидь меня, когда узнаешь.

— Я не так-то легко способна возненавидеть человека. Доверься мне и расскажи. Доверься. Спенсер. Кто это Майкл?

Его голос был прерывистым:

— Умер, когда ему было четырнадцать.

— Майкл был твоим другом?

— Он был мной. Умер в четырнадцать… не был похоронен, пока ему не стало шестнадцать.

— Майкл был ты?

— Обретался мертвым два года… потом я стал Спенсер.

— Это была твоя… это твоя фамилия была Майкл?

Тут он понял, что, должно быть, бодрствовал, не спал, потому что он никогда не чувствовал себя так скверно во сне, как в этот момент. Стремление раскрыться дальше не могло подавляться, хотя такое раскрытие означало агонию. Его сердце билось тяжело и часто, тайны пронизывали его болезненно, как иглы.

— Его фамилия была… именем дьявола.

— А каково было имя дьявола?

— Акблом, — сказал он, выплевывая ненавистные слоги.

— Акблом? Почему ты говоришь, что это имя дьявола?

— Ты не помнишь? Ты никогда не слышала?

— Полагаю, ты должен рассказать мне.

— У Майкла, до того как он стал Спенсером, — проговорил Спенсер, — у него был папа. Как все другие ребята, он имел… папу. Но… не такого, как другие папы. Имя его п-папы было… было… его имя было Стивен Акблом. Художник.

— О Господи!

— Не бойся меня, — взмолился он, его голос ломался, слова отчаяния вылетали одно за другим.

— Так ты тот мальчик?

— Не возненавидь меня.

— Почему я должна ненавидеть тебя?

— Потому что… я тот мальчик.

— Мальчик, который был героем, — сказала она.

— Нет.

— Да, ты им был.

— Я не смог спасти их.

— Но ты спас всех, кто мог последовать за ними.

От звука собственного голоса он дрожал сильнее, чем ранее от холодного дождя.

— Не смог спасти их.

— Все в порядке.

— Не смог спасти их.

Он почувствовал руку на своем лице. На своем шраме. Ощупывающую горячую линию его зажившего рубца.

— Бедный мой, бедный, — сказала она.

Вечером в субботу, сидя на краешке кресла в спальне Евы Джаммер, Рой Миро наблюдал примеры совершенства, которые ему не мог бы показать даже оборудованный самой наилучшей аппаратурой спутник.

На этот раз Ева не сняла атласные простыни и не использовала ароматические масла. У нее был новый — совершенно необычный — комплект игрушек. И хотя Миро был поражен, обнаружив, что такое возможно, но Ева достигла еще больших высот самоудовлетворения и еще сильнее возбудила Роя.

После ночи, посвященной систематизации Евиных совершенств, Рою пришлось набраться величайшего терпения для последовавшего несовершенного дня.

За весь воскресный день спутниковое наблюдение, вертолеты и пешие команды добились не больших успехов в обнаружении беглецов, чем накануне в субботу.

Оперативники в Кармеле, штат Калифорния, посланные туда в связи с откровениями Теды Давидович, сказавшей Гранту, что Ханна Рейни считала это место идеальным для жизни, восторгались красотой ландшафта, окутанного туманом и зимней прохладой. Однако не обнаружили никаких признаков разыскиваемой женщины.

Джон Клек из Оранж-Каунти прислал другой, строго составленный рапорт о том, что он не обнаружил никаких зацепок.

В Сан-Франциско агент, который собирал информацию о семействе Портов, узнал, что они умерли много лет назад, и чуть продвинулся, изучив документы. Он выяснил, что имущество Этель Порт перешло к Джорджу, имущество Джорджа перешло к их внуку — Спенсеру Гранту из Малибу, Калифорния, единственному отпрыску единственного ребенка Портов — Дженнифер. Ничто не указывало на личность его отца и на то, что Спенсер когда-либо носил другое имя.

В углу помещения, в котором размещался центр контроля спутникового наблюдения, Рой говорил по телефону с Томасом Саммертоном. Хотя было воскресенье, Саммертон находился в своем офисе в Вашингтоне, а не в имении в Вирджинии. Как всегда соблюдая меры безопасности, он откликнулся на звонок Роя фразой о неправильно набранном номере, а затем перезвонил ему по надежно защищенной линии, используя скрэмблер, подобный устройству на аппарате Роя.