— Ада, не тяни кота за хвост, ты несколько месяцев сама не своя, а сегодня на тебя жалко смотреть. Выговаривайся уже, что ты мне хочешь сказать?

Ада помотала мешающими руками и прижала их к груди.

— Мамуля, я не могу…

— Я помогу. Ты знаешь, что отец продолжал встречаться с ней и после нашего появления здесь? — я попробовала начать издалека и быть спокойной.

— Да какое там встречается, — всхлипнула Ада. — Представляешь, наш героический папочка заделал "воробушку" ребёнка.

Её руки сжатые в кулаки рубили воздух. Слёзы сыпались горохом.

Я представляю, учитывая её эмоциональную натуру, какого труда девочке стоило столько времени сдерживаться, никому и тем более мне не рассказывать о таких "радужных" перспективах воробышка. Дочь была зла и растеряна. Моё бездействие, предательство отца сбивали её с толку. От обиды дрожали губы. Её пропитанные горечью и выстраданные болью слова ударили по мне проливным дождём. Словно освобождаясь от этих холодных капель, пройдясь рукой по лицу, я сказала:

— Видишь ли, мужчина получает удовольствие, а давать или не давать жизнь ребёнку, решает только женщина. Так что в этом вопросе мужчина бессилен. Отсюда следует, что это её решение, отец тут не при чём.

— Не знаю, это мало что меняет, у меня не выдерживают нервы…, я его не могу понять… Он же умный человек, а ведёт себя…, что он с нас хочет? Ты подумала насколько у тебя хватит терпения на весь этот цирк…

Я прижала к себе дочь.

— Адуся, у нас два пути. Либо мы отдаём его "воробью" и забираемся от них подальше, потому что он нашу жизнь сделает адом в аде, либо боремся за него. Я думаю, если б мы не были ему нужны, поверь мне, он нашёл повод не взять нас сюда, к себе. Из тех ловушек, которые ставит та девица ему нелегко выбраться. Причём он искренне уверен, что это он испортил птенчику жизнь и она сущий ангел.

Ада заметила недоверчиво- насмешливо:

— Прям слеза прошибла! Ангел в роли подстилки- бред… Ангел может любить, но не висеть гирей на ногах. Она же топит его. Ведь понятно же: пробивается бабёнка к счастью, как может. Это понимаю даже я. Давай, объясним ему…

Я нашла в себе силы и выровняла голос до спокойного.

— Не время. Сейчас он не поверит, но у него потихоньку расплющиваются глаза и вот когда они откроются полностью, мы поговорим. К тому же папа любит нас и не собирается связывать свою жизнь с ней.

— А ребёнок? — капризно поджала губы дочь.

— Это решит отец.

Ада, потирая и так горящие огнём щёки, прошлась по комнате, лавируя между столами.

— Не пойму… Ты ж не из железа. На сколько тебя хватит. У меня в середине пустота. Мне для жизни стержня не хватает, а как ты собираешься с этим жить?

— Адуся, любовь и жизнь — это ни магазин цветов. Мы с папой любим друг друга и хотим быть вместе. Значит, выдержим всё. Боже мой, ну в чём виноват малыш?

Дочь встала напротив меня, и внимательно посмотрев в глаза, тихо сказала:

— Мамуля, но это ещё не всё.

— Что ж ещё-то… — Я боялась даже пугаться, казалось, приплыли уже и дальше некуда.

— Она приходила ко мне, — выпалила Ада на одном дыхании.

— Приходила к тебе, зачем? Как она посмела? — задохнулась я в возмущении.

— Запросто, по-моему, ей всё по барабану. А прилетала эта птичка, говорить о нас…

У меня открылся рот. "Что за ерунда…"

— В смысле?

— Чего ж тут непонятного-то. О папе, мне и её персоне в плюсе с ребёнком. Понимаешь, тебя там не было. Она строила из себя обиженного "воробушка", с натугой изображала смущение и улыбалась во весь рот притворной улыбкой. И голос был такой приторно сладкий, что мне пришло на память ощущение того как я на море, помнишь, после возвращения папы из "Крестов", объелась мороженным. А помнишь, как меня выворачивало наизнанку?! Оставшийся во рту вкус сладковатой горечи, мне не забыть никогда. Вот таким сладким был и её голос. Мне очень хотелось, чтоб из меня вытошнило прямо на неё.

Мне показалось, что я перестала дышать. Я смотрела на дочь во все глаза.

— Адуся…

Ада махая руками, как на марше выпалила:

— Мам, я взбесилась.

— Что ты ей сказала? — напряглась я.

— Сейчас вспомню. Вот: "Если начинать считать от Адамы и Евы, то мы все друг другу родственники. А близких у меня никогда не будет чужих родственников. Я не сирота и у меня есть папа и мама".

Я с трудом спрятала улыбку.

— А она?

— Зачирикала, как они любят друг друга. Папа и она. Меня он оказывается тоже любит, а вот тебе так сказочно не повезло, к тебе по её словам он испытывает жалость и благодарность…

— Благодарность-то за что?… Не сказала? — перебила я её, растирая виски.

Дочь с готовностью объяснила:

— Сказала, по её словам за то, что ты его из "Крестов" ждала.

— Ну это не ново. Нашей преданностью и любовью не всегда мужика удержишь, иначе бы все мужчины давно к юбкам прилипли, ведь баб иных почти нет.

Ада с пристрастием посмотрела на нос своего хромого сапожка и потеребила конец форменного платья.

— Но, похоже, он много ей наговорил. Широко и бойко шагает…гадина.

У меня забилось пойманной птицей сердце в груди. Но я казалась спокойной, сейчас по-другому с ней нельзя.

— Одиночество он трудно переносит. Душа горела. Про нас с тобой поди плакал, а девочка удачу и словила не растерявшись. Так во что там она ещё тебя в курс вводила?

— Расписывала как мы дружно, одной семьёй, будем жить в Москве. Как будем счастливы. Рассказывала, как он ребёнка мечтал иметь и уговаривал её родить. Уж очень по её словам хотел обрадовать меня братиком или сестрёнкой. А я ей прямо сказала, чтоб не врала…

Послышался лёгкий стук в дверь. Нас перебили. Мы растерянно примолкли. Не успели договорить… "Кого там ещё принесло?" В комнату вошла улыбающаяся Нина. Ооо!

— Привет честной компании, как я рада вас девки видеть обоих. — С ходу принялась она нас обнимать. — Адуся, скажи, что твоя мать красавица и умница. А с чего у вас такие напряжённые лица? А ну выкладывайте о чём шушукались?

Ада посмотрела на меня, я кивнула: "Говори, чего уж там". Выслушав сбивчивый рассказ Ады, та не выдержав, вскочила:

— Скажи на милость, какая стервозина. При параде, говоришь, объявилась? И брюхо вперёд?… Ах, молодца!…

Ада, скосив глаза, кивнула и похлопала ладонью себя по груди, выпятив живот.

— Угу, и с медалями…

Нина не могла отказать себе в удовольствии не хмыкнуть.

— И много?

Ада пространно помахала ладошкой и со злорадством выпалила: