компромиссный вариант. Здания новых институтов стали строить возле уже построенных (ДВГИ и Биолого-почвенного) в зеленой зоне между железнодорожной станцией „Чайка“ и автодорогой, ведущей во Владивосток. Этим расположением определялась хорошая транспортная связь с городом: на электричке, автобусом и, впоследствии, троллейбусом. Жилые дома стали возводить не у места расположения институтов, а в разных частях города. С моей точки зрения, это было совершенно правильное решение. Во-первых, как только в 90-е годы возникли затруднения с централизованным финансированием науки из госбюджета, так сразу академгородки попадали в тяжелейшее финансовое положение. У них, образно говоря, на ногах повисли многопудовые гири социальной сферы. Во-вторых, как мне говорили многие мои друзья, жившие в Новосибирском академгородке, психологически очень тяжело все время видеть одни и те же лица на работе, в доме, в котором живешь, в магазинах, кино, Доме ученых и так далее. Живешь как на сцене. Благодаря разности мнений этого удалось избежать в ДВНЦ».

Чем обернулась отставка Андрея Петровича для его соратников в Дальневосточном научном центре — например, для Ф. Г. Староса?

«Новая газета во Владивостоке» проясняет этот вопрос:

«Когда в 1978 году Капицу на посту главы ДВНЦ сменил академик Николай Шило — магаданский геолог, прошедший суровую школу Дальстроя, — Старосу стало еще сложнее. По словам Заводинского, Шило воспринял Староса прохладно: „Посетив лабораторию Староса, выслушав его соображения по созданию искусственного интеллекта и увидев вакуумные установки, в которых можно напылять любые материалы, академик посоветовал заняться… золочением ложек“. Сам Шило, впрочем, писал: „Я высказал… свое одобрение проводимым им исследованиям и сказал, что более важных работ в Дальневосточном центре не вижу. Обещал всяческую поддержку и полную `реабилитацию` его реноме, в чем он, видимо, нуждался“.

Такие противоречия — случай нередкий: случается, мемуаристы выгораживают себя, а порой попросту подводит память… Вот и южные глаза Староса — темные, подвижные, очень живые — Шило почему-то запомнил голубыми. А про ложки — может, это такая колымская шутка?»

А между тем Ф. Г. Староса — доктора технических наук, защитившего в 1967 году диссертацию «Принципы создания микроэлектронных элементов и систем», а с 1971 года — профессора, все никак не выбирали в члены-корреспонденты советской Академии наук.

«В начале 1979 года его опять выдвигают в АН СССР. Шило пишет в Москву о „заинтересованности“ Президиума ДВНЦ в избрании Староса, называет его одним из основателей отечественной микроэлектроники.

Старос летит в Москву на выборы. Пан или… Доктор технических наук (в 1980–1988 годах — директор ИАПУ) Виктор Перчук писал, что по кандидатуре Староса будто бы успело состояться положительное голосование. Шило вспоминал, что все было иначе: президент АН СССР академик Александров в Москве сказал Старосу, что все вакансии уже распределены.

Так или иначе, до конца выборов Старос не дожил. 12 марта 1979 года 62-летний профессор умер от инфаркта в машине, мчавшей его по Ленинскому проспекту в больницу. „Ребята! Я теряю сознание…“ — удивленно сказал он в последнюю минуту…

Отдел искусственного интеллекта исчез, но лаборатории жили, вливаясь в другие подразделения ИАПУ. Ученики Староса набирали научный авторитет в стране и мире. В 2004 году ИАПУ возглавил член-корреспондент Виктор Лифшиц. Сегодня институтом руководит академик Юрий Кульчин. Его заместитель и руководитель отдела физики поверхности, в который выросла лаборатория Староса, — член-корреспондент Александр Саранин. Еще один замдиректора — доктор физико-математических наук Николай Галкин. Стали докторами и возглавили целые научные направления Александр Клещев, Владимир Коробцов, Юрий Гаврилюк… „Лишь пять лет Старос жил и работал во Владивостоке. Очень малый срок, но он сильно отразился на развитии физики на Дальнем Востоке“, — считает Виктор Заводинский, ныне — тоже доктор физико-математических наук, директор Института материаловедения ДВО РАН (Хабаровск). Добрым словом вспоминал во Владивостоке Староса академик, нобелевский лауреат Жорес Алферов.

…Дневников или мемуаров Старос не оставил. Лишь в 1990-х у нас стало известно о его первой жизни. В 1994 году Даниил Гранин использовал историю Саранта и Барра в романе „Бегство в Россию“. А Виктор Заводинский написал о своем учителе роман „По образу и подобию“, героя которого зовут Александр Феоктистович Мелос.

Интересно, что и на Западе только в 1980-х поняли, что советские ученые Старос и Берг (последний умер в Москве в 1998 году) — это беглецы Сарант и Барр»[258].

Надо отдать должное Филиппу Георгиевичу Старосу — он основал советскую «Силиконовую долину» в подмосковном Зеленограде раньше Калифорнийской. Прах этого выдающегося советского ученого после долгих переездов наконец-то обрел покой на Большеохтинском кладбище в Санкт-Петербурге. В 1989 году его вдова Анна Петровна обратилась в американское посольство в Москве с просьбой о восстановлении ее первоначальных документов на миссис Кэролайн Дэйтон. В 1991-м семья Староса вернулась в США.

Ю. Г. Пузаченко считал: «Дальневосточный научный центр — это конец периода экспансии науки по стране. Андрею Петровичу досталось охвостье парада „наукоградов“, когда этот импульс уже издох. Его ценные качества было трудно реализовать на спаде. Понимать его трагедию на Дальнем Востоке можно только в этом контексте».

«Андрей Петрович был еще слишком молод в то время, — возражает ему Ю. П. Баденков. — Когда он возглавил ДВНЦ, ему было 40 лет. А „молодыми“ в Академии наук считаются до пятидесяти. Когда открывают вакансию „молодых членкоров и академиков“ — это как раз для таких, а Андрей Петрович даже в эту категорию не входил. Потом, конечно, его общая культура: общение с ним было очень демократичное, он был очень далек от всяких бюрократических, чиновничьих подходов, от чего и страдал. Конечно, его не очень привечали в Приморском крайкоме. Потому что он всегда был достаточно независим.

То, что он рано оттуда уехал, тоже было следствием отсутствия у него привычки брать под козырек. Крайком решил, что ДВНЦ — его академия наук, они там главные и командуют. Андрей Петрович вызывал там массу нареканий у партийных чиновников, начиная от каких-то дурацких до стратегических вещей, но отстаивал свою позицию до конца, мог проявлять самостоятельность благодаря своему качеству бойца, о котором даже не все знают. Зато я знаю, как ему это было непросто: он очень переживал, поскольку был очень чувствительным и ранимым человеком».

«Я тоже был молодой и слишком прямой, — сетует В. Я. Сергин, — и говорил вещи, которые никогда говорить не надо. Наверное, я был плохо воспитан. Мы с Андреем Петровичем оба дети того честного времени. Просто у нас была разная подготовка. Он был рожден начальником, а я должен работать. Человек он был обтекаемый, округлый, доброжелательный и искренний». Сергин проработал в ТИГе до 1980 года, пока не потерял интерес к климатическим моделям. Он уехал на Камчатку заниматься моделированием работы человеческого мозга, а его брат С. Я. Сергин уехал в Калининград.

Ю. А. Авдеев рассказывает: «Еще со времен только становления ДВНЦ во Владивосток и другие города Дальнего Востока: Хабаровск, Благовещенск, Магадан, Южно-Сахалинск — приехали выпускники разных вузов страны. В их числе тогда оказался и я… В какой-то момент что-то пошло не так, сократили финансирование, упростили проект, одним словом, все пошло „наперекосяк“. А молодежь — народ горячий: кто-то сразу уехал, кто-то стал