— Так это не была командировка?

— Нет-нет-нет, — отозвался седой.

— И какое же мнение о том, что происходит, вы составили сейчас? Естественно, я имею в виду не официальное, а ваше частное мнение…

— У меня, Эдвард, несколько мнений. Я бы хотел, чтобы ни одно из них не было опубликовано без моего согласия.

Молодой человек снова закрыл лицо ладонями и сказал:

— Профессор Кесслер, я — могила.

— Хорошо, — кивнул седой. — Я скажу тебе три очевидные вещи. А: это общество вне того общества, о котором я говорил. И все, абсолютно все тут как римские христиане на арене цирка. Б: у преступлений разный почерк. В: этот город, похоже, развивается, прогрессирует, но лучшее, что могут сделать его жители, — это однажды ночью выйти в пустыню и перейти границу. Все должны так поступить. Все. Без исключения.

Вокруг всё поглощали красные густые сумерки, и близнецы, и индейцы, и его соседи по столу уже давно ушли. Фейт решился поднять руку и попросить счет. Смуглая полненькая девушка — а не та официантка, которая его обслуживала, — принесла ему бумажку и поинтересовалась, все ли ему понравилось.

— Все, — ответил Фейт, роясь в бумажнике в поисках нужных купюр.

А потом он вернулся к созерцанию заката. И подумал о своей матери, о ее соседке, о журнале, об улицах Нью-Йорка — и такая грусть и такое отвращение на него навалились… Он открыл книгу бывшего преподавателя Сандхерста, наугад выбрал абзац и прочитал: «Многие капитаны работорговых судов отказывались от дальнейших вояжей после того, как вывозили рабов в Вест-Индию, хотя часто случалось, что они не могли быстро получить деньги за товар, чтобы закупить груз сахара на обратный путь; работорговцы и капитаны не были уверены в цене, за которую рассчитывали бы продать в порту назначения товары, ввозимые за собственные деньги: плантаторы могли годами не отдавать деньги за рабов. А иногда в обмен на рабов европейские торговцы предпочитали векселя, а не груз сахара, индиго, хлопка или имбиря — потому что в Лондоне цены на эти товары оставались непредсказуемыми и зачастую низкими». Какие красивые названия, подумал Фейт. Индиго, сахар, имбирь, хлопок… Красноватые цветы индиго. Темно-синяя паста с медными отблесками. Выкрашенная индиго женщина, принимающая душ.

Когда он поднялся из-за стола, полненькая официантка подошла к нему и спросила, куда он направляется. В Мексику, ответил Фейт.

— Это понятно, — ответила официантка, — но куда именно?

Повар, покуривавший у стойки, смотрел на него в ожидании ответа.

— В Санта-Тереса, — сказал Фейт.

— Не очень-то приятное место, — заметила официантка, — но город большой, это точно, и там полно дискотек и всяких таких мест — можно поразвлечься.

Фейт, улыбаясь, смотрел на пол и вдруг понял — притекшие из пустыни сумерки выкрасили плитки пола в тускло-красный цвет.

— Я журналист, — сказал он.

— О преступлениях будете писать, — сообщил повар.

— Не понимаю, что вы имеете в виду. Я за репортажем туда еду — напишу о боксерском поединке, он в эту субботу состоится…

— А кого с кем? — спросил повар.

— Каунт Пикетт, полутяж из Нью-Йорка.

— Раньше-то я очень этим делом увлекался, — сказал повар. — Деньги ставил, журналы про бокс покупал, а потом однажды взял и решил — хватит. Так что я не особо теперь в боксе ориентируюсь. Хотите чего-нибудь выпить? Нальем за наш счет.

Фейт уселся за стойкой и попросил стакан воды. Повар улыбнулся и заметил, что на его памяти все журналисты выпивали.

— Я тоже выпиваю, — отозвался Фейт, — но у меня сейчас что-то с желудком, плохо себя чувствую.

Подав ему стакан воды, повар спросил, с кем дерется Каунт Пикетт.

— Не помню имени, — ответил Фейт, — у меня где-то записано. Мне кажется, с каким-то мексиканцем.

— Странно, — удивился повар. — У мексиканцев нет нормальных полутяжей. Раз в двадцать лет появляется тяжеловес, но быстро либо с ума сходит, либо под пулю попадает. А полутяжей нет.

— Может, я ошибся. Может, это не мексиканец, — признался Фейт.

— Видимо, кубинец или колумбиец, — сказал повар, — хотя у колумбийцев с полутяжами тоже туго.

Фейт выпил воду, встал и с наслаждением потянулся. Пора в дорогу, но как же хорошо в этом ресторанчике…

— Сколько часов отсюда до Санта-Тереса? — спросил он.

— Так сразу и не скажешь, — ответил повар. — Иногда на границе много грузовиков скапливается — так можно целых полчаса отстоять. Ну, скажем… отсюда до Санта-Тереса — три часа. И полчаса или сорок пять минут на границе. Округлим для ровного счета — четыре часа выходит.

— Отсюда до Санта-Тереса езды-то полтора часа, не больше, — сказала официантка.

Повар посмотрел на нее и заметил, что все зависит от машины и от того, как ориентируется на месте водитель.

— Вы когда-нибудь ездили по пустыне?

— Нет, — покачал головой Фейт.

— Так вот это непросто. Кажется, что просто. Кажется, что дело плевое, а на самом деле — совсем непросто.

— Тут ты прав, — согласилась официантка, — в особенности ночью, мне самой страшно по ночам ездить.

— Раз ошибешься, не туда свернешь — и вот тебе крюк в пятьдесят километров, — сказал повар.

— Тогда я, пожалуй, поеду — пока не стемнело окончательно, — решил Фейт.

— А какая разница, — сказал повар. — Все равно стемнеет через пять минут. В пустыне сумерки долго тянутся, а потом — бац! — и все, полная темнота. Словно бы кто-то взял и свет выключил, — добавил повар.

Фейт попросил еще стакан воды и пошел к окну. Повар за спиной спросил: может, чего поедите на дорожку? Но Фейт не ответил. Пустыня таяла.

Он вел уже два часа по темным шоссе, с включенным радио — на радиостанции Финикса играл джаз. Он проезжал мимо домов и ресторанов и садиков с белыми цветами и криво запаркованных машин, но нигде не горел свет, словно бы все здешние обитатели вымерли за ночь, и в воздухе до сих пор чувствовался запах крови. Фейт различил четко очерченные луной силуэты холмов, силуэты низко висящих туч, которые не двигались или в какой-то момент пускались в бег к западу, словно бы их несло неожиданно налетевшим ветром, ветром капризным, гонящим пыль перед фарами машины или тенями, что эти фары отбрасывали, ветром, одевающим тени в фантазийные человеческие одежды, словно облака пыли были нищими или призраками, что скакали рядом с дорогой.

Дважды Фейт заблудился. В первый раз ему до смерти хотелось развернуться — к ресторану или Тусону. Во второй раз он выехал на городок под названием Патагония, где мальчик на заправке показал ему, как проще всего проехать к Санта-Тереса. Выехав из Патагонии, Фейт увидел лошадь. Попав в свет фар, та подняла голову и посмотрела на него. Он остановил машину и стал ждать. Кобыла была вороно`й, и через некоторое время двинулась с места и исчезла в темноте. Еще он проехал плато — во всяком случае, так ему показалось.