Она надеялась, что теперь не придется рассказывать Элис настоящую правду.

— Зачем ей об этом знать, если мы его не найдем? — убеждала она Джорджа. — Зачем расстраивать?

— Я считаю, пора раскрыть все секреты, и причина здесь одна: прошлое Элис должно принадлежать ей. — отвечал Джордж, в очередной раз озадаченный доводами Элизабет. — Неужели Элис не имеет права знать, кто ты ей?

— Она и так знает. Я ей мать, потому что удочерила ее и люблю как родную.

Правильно это или нет, Элизабет не понимала. За долгие годы мотивы, обязательства и решения, которые все они принимали, перепутались — и не разберешься.

— Повернись, — велела Элизабет, похлопав Элис по загорелой ноге. Девушка повернулась. Элизабет села на пол и поморщилась от жары. Свежестью из сада не веяло, зато налетели мошки. — Моди, милая, закрой дверь. Лучше задохнуться, чем комаров и мух в дом напустить.

— И вообще Моди лучше выйти в сад, — сказала Кристина.

— Посади ее в банку! — крикнула Элис. — Ой, булавка! Меня закололи!

Элизабет встала, потерла ноющие колени и откинула волосы с лица.

— Элис, на сегодня хватит. Слишком жарко. Закончу подол завтра.

Элис уже спрыгнула с табурета и в начерно подколотом платье закружилась на ковре.

— Элис, помоги прибить насекомое! — закричала Кристина, уронив книгу на пол. Мод взвизгнула, и Кристина стала ее щекотать.

— Та-да-дам, та-да-дам, та-да-да-дам… — пела Элис.

Элизабет сложила портновские ножницы и булавки в корзинку для рукоделия и вышла на террасу, хотя собиралась лишь закрыть дверь. Она обогнула дом. С моря веяло прохладой, в кабинете Джорджа горел свет: муж сидел за столом и щупал подбородок — нет ли щетины. Из радиоприемника лились голоса, потом грянули аплодисменты.

Элизабет облокотилась на садовую изгородь. В канавах квакали лягушки, на пастбищах блеяли овцы. Поднявшийся ветерок высушил испарину на лице.

Вспомнилась картина, которую пять месяцев назад привез Штефан. Развернув ее, Элизабет увидела себя и Майкла. Бесформенная надежда или воспоминание о надежде взволновали ее, будто резко натянулась нить, связывающая с прошлым. «Что-то случится», — подумала она тогда, но не случилось ничего. Штефан просто сбежал от них и вернулся в Германию.

Чем больше она думала, тем нелепее казалось то волнение. Почему она решила, что картина — знак судьбы, а рыжеволосая девушка — именно она? Лицо девушки скрыто густой тенью, а рыжие волосы не такая уж диковинка. Наверное, это какая-то француженка.

Воспоминания о студии на Фицрой-стрит — тоже глупая иллюзия. Они с Майклом прошли мимо украшенных к Рождеству витрин поднялись в студию и выпили чаю. На мольберте стояла картина, и Элизабет что-то почувствовала или ей примерещилось. Вот и все.

Но тут лукавить бесполезно. В матовом потоке своей жизни она разглядела нечто блистающее и ясное. Может, вот чего ей не хватает, единственного мига, в котором было больше жизни, чем во все последующие годы. Если этот миг вернется, она узнает его — и поймет.

Через два дня после побега Штефана тоска по Майклу вновь потянула Элизабет на мыс Дандженесс. В самый обычный, ничем не примечательный день лента времени словно перемоталась на пятнадцать лет назад — Элизабет почудилось, что Майкл ждет ее в рыбацкой хижине. Девочки были в школе, Джордж — в плавильне, и Элизабет, захватив шарф и ключи от машины, выскользнула из дома.

Едва она свернула на тропу из утрамбованной гальки, сердце встрепенулось, словно Майкл и в самом деле ее ждал. Она заглушила мотор и выбралась из машины. Перламутровый воздух, камни, обкатанные волнами, красно-белый маяк — все как когда-то. Ветер по-прежнему швырял в лицо соленые брызги. Элизабет бродила по каменистому берегу, разыскивая место, где стояла хижина.

Вот здесь была дверь, здесь стол, напротив — деревянная кровать, а над ней — окно с видом на море. Элизабет закрыла глаза, чтобы обратиться к прошлому, почувствовать Майкла, который где-то далеко, но тоже наверняка чувствует, что она пришла. «Открою глаза и увижу его».

Ощущение медленно таяло. На гальке принесенные морем водоросли, больше ничего нет. Даже печь пропала.

Бытовало мнение, что ядерная бомба, которая раздавила япошек, сместила орбиту Земли к Солнцу. Этим, мол, и объясняется аномально жаркое лето. С точки зрения других, минувшая суровая зима доказывает, что война сбила плавный ход времен года, и теперь люди расплачиваются за свою злобу и жестокость.

Эдди не верил, что человеку под силу потревожить мать-природу или вынудить ее мстить. Работая на земле, быстро научаешься чувствовать себя слабой и беспомощной букашкой.

Летние зори в Ромни-Марш прозрачно-розовые с переходом в сиреневый. Эдди и Рейчел вставали в четыре утра и работали, пока с моря веяло свежестью. Потом ветерок стихал и начиналась жара. Настоящего дождя не случалось неделями, земля превратилась в камень, и Рейчел принесла на пастбище большую кучу соломы для старого пони.

Овец манила любая тень и слабейший запах влаги, поэтому Эдди то и дело приходилось вытаскивать их из канав. Чтобы хоть немного помочь животным, он вызвал стригалей.

Обливаясь потом, они работали целую ночь. Стригли наощупь при луне, потом уселись вокруг фонарей и в один голос заявили, что не помнят такого жаркого лета. Под звездами шептались деревья, на свет слетались мотыльки — мир казался по-детски невинным и доверчивым. Чтобы магия ночи не свела с ума, стригали делились страшными, бередящими душу новостями: неподалеку от американского города Розуэлл приземлился космический корабль, русские вдруг встали на дыбы и лезут в драку, грядет новая война — если не с русскими, то с марсианами.

К июлю пастбища пожелтели. Элис Мэндер, новоиспеченная племянница Рейчел, частенько наведывалась в гости. Они с Рейчел сидели на прохладной кухне, болтали о моде и прочих непонятных Эдди вещах. Загорелые руки, загорелые лица, легкие сарафаны — Элис и Рейчел казались прекрасными дочерьми лета, которым жара нипочем.

Зной, решил Эдди, разделил людей на два племени — загорающих и обгорающих. Эдди, Элизабет и Кристина страдали и мучились, а Рейчел и юная Элис впитывали солнце и кожей, и волосами, и глазами.

У Рейчел и племянницы нашлись и менее заметные сходства — одинаковой формы уши, колени и лодыжки. Обнаружив новое доказательство родства, обе светились от счастья. Эдди за них радовался, но вовремя себя одергивал. Он знал: это обыкновенное чудо, которое с ним никогда не случится.

Впервые за много лет Рейчел решила навестить брата — понадеялась, что семью можно залатать и Майкл захочет увидеть дочь. Но дом в Блумсбери, где он когда-то жил, оказался закрыт. Сосед сказал, дом пустует не первый год: миссис Брайон уехала в Вайоминг. Ее супруг изредка показывался, но в последние месяцы его никто не видел. Соседи решили, что он тоже в Америке, но нового адреса не знали.

— Я больше не могу, — сказала Рейчел мужу. — С Майклом вечно так. В один прекрасный день он заявится, вот увидишь.