В последний момент он сумел сдержаться. Отвернулся, скользнув взглядом по пустой белой стене.

– Люди не слепые, Лейхтвейс. Как ты к ней относишься, у тебя на лбу написано твоей славянской кириллицей. Так слушай, таинственная русская душа. Вероника и ее мать – эмигранты. Вернулись в Рейх и честно ему служили. Старшая Оршич – шеф-пилот у Геринга, младшая первая освоила марсианский ранец. А потом что-то не сложилось, и она решила выйти из игры. Не тут-то было! Ею занялась Служба безопасности рейхсфюрера СС. Нет, Оршич не арестовали, это слишком просто…

– Не хочу, – выдохнул он. – Молчи!

– А то что? Рапорт напишешь или мне шею свернешь? Так вот, вначале она помогла исполнить рейхсминистра Геббельса. А потом ей позволили связаться с Германским сопротивлением, и Оршич стала выполнять их приказы. На самом же деле она работала на Генриха Гиммлера. А затем ее просто сдали, как отработанный материал.

Лейхтвейс пожал плечами.

– Мне уже говорили. Возможно, и про меня так скажут. Пусть! Я сделаю то, что хочу.

– Правда?

Девушка подошла ближе, наклонилась:

– Можешь меня сейчас придушить, только ответь – не мне, себе самому. Когда твоего отца арестовали, а тебя отправили в детский дом, ты и в самом деле хотел убить Сталина по заданию немецкой разведки? Или у тебя было что-то другое в мыслях?

Он принялся считать до десяти. Один, два, три… семь, восемь…

– Напиши в отчете, Неле, что вербовочная беседа не удалась. А вообще-то странно, я – человек без Родины, перекати-поле, наемник. А ты – немка. Или это просто финальная проверка или…

Ее губы дрогнули:

– Или?

– Или… Можно я по-русски, на правах таинственной души?

Дождался ее кивка, улыбнулся:

– Ты скажи мне, гадина, сколько тебе дадено?

10

Поперек площади – неровная цепочка огней. Факелы держат те, что в первой шеренге, над ними – тяжелые парчовые штандарты, впереди – городское знамя. Народ стоит густо, единой слитой массой. Карабинеры отступили подальше, к самому началу улицы-ущелья. Чезаре Бевилаква вообще исчез, затерявшись в вечернем сумраке. Подесты тоже нет – ушел на телеграф, надеясь связаться – с бывшим ли, будущим – начальством.

Князь стоял в первом ряду, в нескольких шагах от городского знамени. Разведка, быстроногие мальчишки, только что доложила, что «чужаки» уже поднимаются на Кавеозо, больше сотни, все при оружии. На их пути – карабинерский заслон, однако надеяться на храбрость служивых не приходится.

Дикобраз прикинул, все ли сделано. То, что в его силах, пожалуй, да.

– Синьор Руффо! Синьор!..

Он обернулся. Двое, его помладше, лица вроде бы знакомые.

– Синьор Руффо! Мы – интерно, ссыльные. Наши все уже здесь. Что нам делать?

Он промедлил с ответом, просто не зная, что сказать. В такую минуту каждый делает выбор сам. Смелым быть не прикажешь.

Интерно переглянулись.

– Синьор Руффо! Нам запретили с вами разговаривать, и мы подчинились. Но сейчас… Мы готовы, нас шестнадцать человек, и оружие есть!

Сейчас – когда Муссолини уже не Дуче. Дикобраз грустно улыбнулся. Не судите, да не судимы будете.

– От имени правительства Национального Единства приказываю арестовать бывшего бригадира Бевилаква. Связать, запереть и поставить караул. Будет сопротивляться, застрелите на месте.

– Есть!!!

Тот, что постарше, оглянулся по сторонам.

– А это вам, синьор Руффо. И патроны.

На ладони – маленький карманный «браунинг» 1906 года. Князь хотел отказаться, а потом махнул рукой.

– Давайте!

Карманный – значит в карман, лучше в правый. А молитвенник, чтобы не поссорились, в левый, к сердцу ближе.

– Идут! Идут!..

Крикнули где-то впереди, в самом конце площади, там, где ущелье-улица. И в тот же миг карабинеры смутными тенями растеклись вдоль домов, исчезая в промежутках каменных стен. С громким звоном упала на булыжник брошенная винтовка. А из уличного проема уже валила толпа, не в сотню, как докладывали, много больше. Знамена дрогнули, ряды начали пятиться.

Дикобраз поморщился, уговаривая себя немного подождать. «Крестные» дона Агостино не солдаты. Не боя ищут – идут за кровью и легкой добычей. Лишь был народ на площади не побежал!..

А если все же побегут?

Закрыл глаза, выдохнул резко. В атаку, бедный солдатик!

Чумба-лилалей, чумба-лилалей, чумба-лилалей! Ла! Ла! Ла!..

И шагнул вперед.

* * *

Толпа – слева и справа, он – посредине. Те, что надвигались с улицы, заметили, сбавили шаг. Шедший впереди широкоплечий здоровяк с охотничьей двустволкой махнул рукой.

– Мы не за вами, принчипе! Уходите!..

Князь покачал головой.

– Вы просите? Тогда почему без уважения?

Негромко сказал, однако услышали. Здоровяк, обернувшись, что-то сказал идущим сзади. Первый ряд, колыхнувшись, замер, и Дикобраз перевел дух. Если разговор, значит, стрелять не будут. Краем глаза Дикобраз заметил, как поредели ряды под знаменами. Еще немного, и будет поздно.

Он закусил губу, считая утекающие в Вечность мгновенья. Скорее, скорее, скорее… И тут в уши врезался крик, отчаянный, громкий. Спереди, сзади, со всех сторон.

– Белая! Белая! Белая пришла!..

Князь оглянулся.

Градива!

– За нами! За наши грехи! Бежим!..

Ее шаг был ровен и красив, рука, как и прежде, придерживала подол пеплоса, в серебряном венце неярко горели синие самоцветы. Артемида. Диана. Шагающая… И только с лицом что-то не так. Прежде, издалека и в ночной тьме, оно виделось прекрасным, но даже неверный вечерний свет сорвал покровы. Не лицо – маска белого гипса, холодная и мертвая… Князь поднял руку, останавливая призрак, и Градива, словно наткнувшись на невидимую преграду, замерла на месте. Из-под пеплоса взметнулся знакомый черный ствол – Bergmann MP.35. Дюжина шагов – не промахнуться. Кто-то вскрикнул, в толпе закипел водоворот, одно из знамен пошатнулось и упало, но Дикобраз не сдвинулся с места. Секунда, другая, третья… Тот, кто был в маске, поднял оружие, принялся дергать затвор…

Легкий веселый звон – по булыжнику покатился острый стальной стержень.

– Ударник, – пояснил Дикобраз, вытирая ладонь платком. – А еще я слегка усовершенствовал спусковой механизм. Тренируйте указательный палец, синьор капитан!

Назвавшийся Градивой сделал шаг назад, рука метнулась к поясу…

– Рдах! Рдах! Р-рдах!..

…Дрогнула, опустилась. Тело в пеплосе начало заваливаться на бок.