- Поднимайтесь!

Я помогла Алейне взяться за лестницу и подсадила ее: наши платья отяжелели и оторваться от массы дерьма, в которой, как в болоте, увязаешь, было сложно. Алейне помогли вылезти, и тогда стала подниматься я.

Нам связали руки за спиной, накинули по петле на шею и, как собачек, пешком повели к эшафоту. По дороге люди бросали в нас камни, осыпали проклятьями и плевали. После дерьма опасными были разве что камни. Плевки и оскорбления были не столь унизительны.

На эшафоте собрались храмовники. Микеле Вислы где-то скрывался, что ж, логично. Нечего будущему королю марать руки в дерьме и крови. Грязную работу надо поручать другим.

Судя по двум стульям у столбов, нас удушат этими самыми веревками, за которые ведут на эшафот.

Все эти мысли фиксировались в мозгу как-то отстраненно. Я была так раздавлена морально своим провалом и унижением, что на попытки сопротивляться сил не оставалось.

Интересно, почувствуют ли Катя или Миша, что моя жизнь оборвалась? Или они продолжат ждать меня, а то и просто жить. Может, они уже давно смирились, что я не вернусь. И только я продолжаю эту борьбу и попытки вернуть себе утраченное счастье…

Наш приговор был хлестким, коротким и ярким. Толпе запомнится надолго. Потом меня и леди Алейну, рыдавшую навзрыд, усадили к столбам и затянули веревку на шее, вставили колья, чтобы поворачивать их и душить.

У смерти нет красоты и величия. Она всегда безобразна. Но умирать от удушения, когда глаза вылезают из орбит, а толпа жадно наблюдает за каждой твоей судорогой – особенно некрасиво. И страшно.

И поэтому я закрыла глаза.

И старалась дышать, пока еще была возможность. Вот-вот палачам дадут отмашку, и воздух закончится. Воцарилась тишина, и я поняла, что это случится сейчас…

- Именем короля! – раздалось вдруг отовсюду.

- Душите! – одновременно с этим раздалась команда.

И веревка сдавила мое горло. Но тут же ослабла, а палач свалился замертво с проломленным черепом. Я увидела, как на площадь стекаются войска виссарийцев, и глазам не поверила. Впереди всех на конях ехали Генрих и Максимилиан.

Меня, наверно, все-таки убили. И это какое-то посмертное видение. Вроде фантазии или утешения.

Я тут же заметила, как стража храма по приказу архиерея двинулась на нас с мечами, но внезапно между нами и стражей из воздуха материализовалась химера и так рыкнула на стражу, что та просто села. Я успела заметить ужас в глазах архиерея Гамаса, когда он смотрел на химеру, но чудище уже растаяло в воздухе.

Но тут же рядом оказался Алессио, развязал мне веревки, потом освободил Алейну. Толпа разбегалась из-за химеры, под напором войск и монархов. Их появление было встречено без сопротивления, слишком внезапным оказалось. Кто-то из воинов помог нам спуститься, нас взяли на коней, повезли прочь, а Генрих, не удостоив меня даже взглядом, остался разговаривать с храмовниками на площади. А впрочем, может, оно и к лучшему. Я представляла из себя в тот момент далеко не лучший образец королевы. Меня и Алейну быстро доставили в замок.

Беа и Валери взялись за меня вдвоем. Они намыливали меня раза четыре, скребли и полоскали, пока кожа не стала скрипеть. Но запах фекалий преследовал меня, даже когда воду сменили в пятый раз и добавили розового масла. Когда я переоделась в чистое платье, а Беа уложила мне мокрые волосы, Валери доложила, что король Генрих ждет в гостиной.

Я поспешила к королю, понимая, что даже хотела бы обнять его, ведь он спас мне жизнь, а еще я столько делала для него и думала о нем в эти дни, что, казалось, он все это тоже знает и чувствует.

Но король Генрих на мой порыв броситься к нему сухо спросил:

- Кем вы себя возомнили, леди Эллен?

Я осеклась, остановившись посреди комнаты. Это он про что сейчас?

- Я, как и вы, борюсь за победу ваше величество, - осторожно возразила я, пытаясь разгадать на каменном лице короля хоть какую-нибудь подсказку.

- За победу? Может, еще скажете, что за народ волнуетесь? – он резким, чеканным шагом прошел к окну и развернулся. - Я знаю, почему вы ратуете за победу – вам хочется сбежать отсюда поскорее, и неважно, как мы потом будем расхлебывать то, что вы накрутили. Это не то же самое!

- Но какая разница, что движет мной? Вы сами просили помочь вам. Теперь в этом упрекаете. Я не понимаю вас. Чем вы недовольны? – голос предательски дрожал, а я хотела быть твердой, как камень. Как Генрих, непроницаемой и равнодушной. Но получалось из рук вон плохо.

- Вашей сделкой с Верховным Жрецом. Вы позволили себе торговаться верой других людей, не спросив их мнения.

Гнев удушливой волной подступил к горлу и щекам, сдержаться не было сил, думать о более мудрых словах – тем более. Рядом с Генрихом и его равнодушием мне сносило всю выдержку, как будто природа создала нас нарочно противоположными друг другу. Он каменный – я бурная, он сдержанный – я эмоциональная, он каждое слово чеканит равнодушно, а я бросаю их в него горстями, переполненная чувствами. А ведь я тоже могла быть спокойной и невозмутимой, только вот с ним не получалось. И плотина моего терпения лопнула.

- А вы спрашивали их мнение, когда заключали сделку с храмом Всевидящего Ока?! Это ваша благодарность? Отчитывать меня за сделку с Верховным Жрецом?! После всего того, что я добилась для вас и Франкии?! После всего того, что храмовники хотели сделать со мной?! У меня на шее след от веревки, а в ноздрях запах дерьма!

- Вы должны были сделать, как я приказывал. А не принимать непродуманные решения, - отчеканил словно заученную фразу Генрих.

- Вы чурбан бессердечный, а не король! Я не понимаю, за что вы сердитесь. Вы делаете меня королевой, потом кричите, что я королева. Вы просите меня о помощи, затем обижаетесь за помощь! - я была на грани истерики. От обиды меня трясло.

- Вы не понимать меня должны, а слушаться, - нахмурился король.

- Идите к черту! Со всеми вашими интригами, двором и войной. К черту! – заорала я и выбежала, задыхаясь от возмущения, из гостиной. Я шла по коридору, и меня трясло от несправедливости. Да что он себе возомнил? Что я тут в игрушки играла?

- Эллен, я тебя не отпускал! – прогремело