Прошла неделя. Однажды мы с Несокрушимом беседовали за бутылкой какой-то местной выпивки. Как оказалось, дешевизна нашей квартиры объяснялась тем, что она находилась над одним борделем и граничила со вторым, однако нас подобная близость к пороку не смущала, а Несокрушим, полагаю, и вовсе был втайне рад такому соседству. Я замечал, с каким интересом он таращится на девушку из заведения напротив. Правда, он был из тех редких мужчин, кто способен только таращиться. Даже заговорить с нею было выше его сил. Я как раз старался вывести его на эту тему, применяя двойную стратегию: во-первых, пользуясь служебным положением, а во-вторых, пытаясь его как следует напоить.

— Ну же, Несокрушим, — подбодрил я сержанта, — хватит глазеть на светлый образ. Смелость города берет.

— Об этом я могу не беспокоиться, — ответил он, покачивая головой в своей забавной индийской манере. — Когда дело дойдет до моей женитьбы, уверяю вас, мою мать никто не упрекнет в недостатке смелости. И она позаботится о том, чтобы образ был достаточно светлым. Невестку с темной кожей она сочла бы оскорблением.

— Вы что же, так и не заговорите с девушкой?

— Я уже неоднократно вам объяснял, сэр, что мне трудно беседовать с противоположным полом. Но это не беда. Я индиец, и поэтому мне вовсе не обязательно разговаривать с женщиной до свадьбы. И это только одно из многих преимуществ моей культуры перед вашей… сэр.

Пожалуй, в этом что-то было. Наверное, индийский способ заводить отношения сохранял массу времени и усилий, не говоря уже о разбитых сердцах.

— Но вам же наверняка приходилось влюбляться? — поддразнил его я. Алкоголь развязал мне язык. — А может, какая-нибудь милая девушка была влюблена в вас?

Юноша покраснел и помотал головой.

— Как же так? — удивился я. — Мне казалось, что уж с вашей-то внешностью вы едва успеваете отбиваться от женщин.

— В нашей культуре это устроено иначе.

— А пока вы были в Оксфорде?

— В Кембридже.

— Ну, в Кембридже. Неважно. Наверняка же какая-нибудь добросердечная суфражистка приглашала вас к себе в постель? Насколько я понимаю, у определенного круга политически активных женщин любовники-индийцы сейчас — последний писк моды. По всей видимости, это добавляет блеску их социалистическим досье.

— Увы, — посетовал он, — мне не выпадало чести добавить блеску женскому досье. Ни социалистическому, ни какому-то иному.

Раздался стук во входную дверь.

Я взглянул на Несокрушима:

— Вы ждете кого-нибудь?

— Вроде бы нет.

Мы услышали, как Сандеш прошаркал в прихожую. Старый слуга Маколи теперь работал у меня. Ему нужна была работа, а мне был нужен кто-нибудь, кто гладил бы мою форму, и пока что все шло неплохо.

До нас донесся женский голос. Дверь в гостиную открылась, и вошла Энни. Я не видел ее с тех пор, как покинул ее квартиру наутро после нападения. Она была так же прекрасна, как и в тот вечер, когда мы ужинали в «Грейт Истерн».

Несокрушим, покачиваясь и улыбаясь во весь рот, встал со стула.

— Прогуляюсь, — сообщил он. — Подышу немного воздухом.

И исчез с такой скоростью, будто у него горели подошвы.

Я взял бутылку и жестом предложил Энни присоединиться к веселью.

— Что это? — спросила она.

— Понятия не имею. Какое-то местное пойло, Несокрушим раздобыл его у местного пойло валла. Вообще-то, моя вина. Нужно было идти самому. Парень совершенно не разбирается в выпивке.

— И ты его обучаешь?

— Что-то вроде того.

Я налил ей. Она взяла стакан, выпила залпом и поставила на стол. Я был впечатлен. Пойло на вкус напоминало бензин. Когда я попробовал его в первый раз, у меня на глазах выступили слезы, а бедняга Несокрушим свалился со стула. Я налил ей еще.

— От тебя нет вестей уже больше недели, — сказала она.

Чистая правда. Я избегал ее с той самой ночи, когда погиб Дигби.

— Я был занят.

— Я так и поняла, Сэм. А ничего у тебя квартирка.

— Да, — согласился я. — Но я решил обойтись одним слугой. Может быть, ты его помнишь. Кстати, как ты узнала мой адрес?

— У твоего друга, сержанта Банерджи. Я приехала тебя искать на Лал-базар, там мне сказали, что ты в отпуске, но сержант может передать тебе сообщение. Я спросила его, где ты остановился, и он любезно дал мне адрес. Правда, не упомянул, что тоже здесь живет.

— Люблю, когда друзья рядом.

Она достала две сигареты из серебряного портсигара, который носила в сумочке, и одну предложила мне. Я закурил и дал прикурить Энни. Она затянулась и выпустила дым.

— Ты не хочешь объяснить, в чем я провинилась, Сэм?

Я заглянул ей в глаза. Даже теперь мне было трудно не терять голову.

Захватив стакан, я вышел на балкон. Было проще говорить, стоя к ней спиной.

— Зря ты мне не сказала, — ответил я.

— О чем?

— О Бьюкене.

Я ожидал, что она станет врать, но поступить так было ниже ее достоинства. Вместо этого она подошла и встала рядом со мной.

— Как ты понял?

— Он слишком много знал о расследовании. Он знал, что я считаю Сена невиновным. Кто-то снабжал его сведениями. Сначала я подозревал Дигби, но это был не Дигби. Это была ты.

Она молчала.

— Той ночью, когда на меня напали. Это ведь с ним ты тогда встречалась, да?

— Они были друзьями с Маколи, — сказала она. — Он попросил сообщать ему о ходе твоего расследования. Я ни о чем не жалею.

— И что он пообещал взамен? Ты же не рассчитывала, что он женится на тебе? Или тебе достаточно было роли любовницы?

Она влепила мне пощечину.

— Он предложил мне деньги. Предложил безопасность. Мне больше никто такого не предлагал. Может, ты не заметил, Сэм, но Калькутта для полукровок — отнюдь не рай.

Щека горела.

— Сколько денег?

— Достаточно, чтобы уехать отсюда и начать все с чистого листа.

— И достаточно, чтобы меня предать?

Энни покачала головой:

— Я тебя не предавала.

— Ты с ним спала?

— Тебя это не касается.

Согласен, тут она была права.

— И куда ты поедешь?

Она растерялась.

— Пока еще не решила. Может, в Бомбей. А может, и в Лондон.

— Только не в Лондон, — сказал я. — Поверь мне, там тебе не понравится. А что касается Бомбея, то я там ни разу не был, но сомневаюсь, что он может сравниться с Калькуттой. Ты же знаешь, здесь — вся жизнь человеческая.