— Софи хочет убрать в ее комнате, — вздохнул Ник. — Что мы скажем ей и Стефану?

Магнус слишком устал, чтобы принимать скоропалительные решения.

— Пока ничего, — проговорил он слабым голосом. — Скажи Софи и миссис Даунис, чтобы комната Мэл оставалась запертой до тех пор, пока я не вернусь домой. Тогда мы решим, что делать дальше.

Когда Ник ушел, Магнус заплакал, вспоминая тот день, когда родился его младший сын. Тогда он взял этот маленькой сморщенный комочек и молча поклялся, что будет прекрасным отцом и мужем. Когда Софи и Стефан были маленькими, Магнус всегда был занят работой. Потом началась война, и он не мог проводить достаточно времени ни с Рут, ни с детьми. Но тогда он давал клятву в основном из-за чувства вины, которую испытывал из-за связи с Бонни.

Сейчас, спустя десятилетия, он дорого поплатился за несколько часов страсти. Ник страдал, Мэл была где-то одна, а сам он прикован к постели и не в состоянии помочь никому из них.

В течение двух месяцев после приступа отца Нику не удавалось осмотреть комнату Мэл. В первые недели он не мог этого сделать, не вызвав подозрений у Софи. Потом, когда Магнус выздоровел настолько, что она смогла вернуться в Йоркшир, Нику дали роль в пьесе в Лидс и ему тоже пришлось уехать из «Окландз».

От Мэл не было никаких вестей, она даже не просила прислать ей остальную одежду. Ник слышал, как персонал шутил по поводу ее комнаты. Они называли ее «клеткой для певчей птички», потому что она была все время заперта. Но миссис Даунис, которая все еще любила Мэл, несмотря на слухи и сплетни, строго придерживалась инструкций. Если экономка и задавала себе вопрос о том, почему Магнус запер комнату Мэл и не разрешает приготовить ее для нового работника, она ничего не говорила по этому поводу.

Но сейчас Магнус вернулся из больницы. Ник тоже приехал, чтобы ему помогать. Приближалось Рождество. И отель, и ресторан были забиты. Ник нужен был здесь, потому что Магнус был слаб и не мог ходить. Персонала не хватало. Сегодня Ник собирался найти хоть какую-нибудь зацепку, по которой можно было бы узнать, куда поехала Мэл.

Сначала Ник открыл шкаф, и его окутал знакомый запах ее духов. Инстинктивно он потянулся к красному платью из крепа, в котором Мэл была в вечер их знакомства. Пальцы дотронулись до нежной ткани, и Ник прислонил ее к щеке, как ребенок, который ищет утешения.

— Прости меня, Мэл, — пробормотал он. — Я не хотел тебя обидеть.

С того времени, как Мэл уехала, Ник уже дважды заходил в эту комнату. Сначала он пришел сюда один, чтобы посмотреть, что она сделала со своими вещами, так как видел, как она выходила с одной сумкой. Второй раз он вошел сюда, когда заметил, как Софи что-то искала. Она была удивлена порядком, царившим в комнате, и аккуратностью Мэл. Конечно, его подозрительная сестра предположила, что это еще одно доказательство того, что Мэл профессиональная аферистка и умела заметать следы. Но Софи всегда думала о худшем.

Сам Ник был неряшливым, его вещи валялись где попало. Аккуратность Мэл его поразила. Платья были повешены в ряд, молнии и пуговицы застегнуты, внизу стояли туфли. У Мэл было не очень много одежды: всего пять платьев, два костюма, несколько строгих юбок, блузки и простое черное платье, в котором она подавала завтрак. Ник обыскал их все, посмотрел в карманах, но не нашел ничего, кроме пуговицы. Вся одежда была в стиле семидесятых годов, ни одной мини-юбки или прозрачной блузки из шестидесятых. Мэл не хранила ничего ради воспоминаний. Женщины, которых Ник знал, всегда сохраняли что-нибудь из прошлого. Но, казалось, в тот день, когда Мэл превратилась в Амелию Корбет, она выбросила все, что связывало ее с прошлой жизнью.

Затем Ник перешел к ящикам и пробежался пальцами по полкам. Все было аккуратно сложено. Мэл носила красивое белое белье из специальных магазинов, а не экстравагантное, как предполагала Софи. Содержимое нижнего ящика немного отличалось от остальных вещей. Там было белое боа в хлопчатобумажной сумке, миниатюрное бикини, джинсовые шорты и красивый розово-бирюзовый саронг[3].

В ящиках туалетного столика не было ничего интересного: косметика, бижутерия и разноцветные заколки для волос. Ник нашел письма и стал их читать. Он разочаровался, когда узнал, что эти письма были адресованы в «Окландз». Их писали студенты, которые работали здесь летом. Они описывали вечеринки, время, проведенное вне учебы. Это были ностальгические письма, ничего не говорящие о дружбе. Все письма приходили из общежития, но ни один из студентов не приглашал Мэл к себе. Вряд ли она могла поехать к кому-то из них.

Когда Ник нашел ее сберегательную книжку под подкладкой ящика, то удивленно вздохнул. На счету Мэл было примерно шестьсот фунтов. Он посмотрел на записи. Каждую неделю ей выплачивали по десять фунтов. Мэл снимала только на рождественские подарки. Нику стало еще хуже, когда он представил, что она где-то совсем одна, даже без своих сбережений.

Он просмотрел все книги, поражаясь ее вкусу. На полках стояло несколько книг Харольда Роббинса, роман Джордж Элиот «Мельница на Флоссе», биография Флоренс Найтингейл, книга о картофельном голоде в Ирландии, «Великие ожидания», «Джен Эйр», несколько поэтических сборников и кулинарные рецепты. Между страницами не было ни писем, ни записей.

Ник сел в обитое розовой тканью кресло у окна. По тому, как оно стояло, было понятно, что это было любимое место Мэл. Отсюда открывался прекрасный вид на долину. День выдался мрачный и пасмурный, в такие дни все кажется таким же серым, как и небо. Ник был разочарован поисками. Ему не верилось, что у кого-то может быть так мало вещей и никаких намеков на воспоминания. Если бы он не нашел сберегательную книжку, он подумал бы, что Мэл специально убрала все улики. Но если бы она была такой расчетливой, она забрала бы свои деньги.

Когда Ник сидел и размышлял над тем, какими будут его следующие действия, он заметил, что угол ковра в углу комнаты был приподнят. В те дни, когда Ник нюхал кокаин и курил травку, это место было его любимым тайником.

Он вскочил и бросился в тот угол. Ковер удалось поднять без труда, под ним Ник увидел зеленую папку.

Его сердце забилось чаще, когда он открыл ее и нашел письма, о которых говорил отец. Это было еще одно доказательство того, что Мэл была очень расстроена, когда уходила.

Среди писем была фотография ослепительно красивой блондинки. Ник сразу догадался, что это была Бонни. Она выглядела точно так, как описал ее отец. На ней было короткое кружевное платье в стиле двадцатых, но снимок был сделан в начале шестидесятых. Ник определил это только потому, что Бонни танцевала твист, ее волосы были начесаны и уложены в пышную прическу, глаза были подведены черным, как у Клеопатры, а губы накрашены светлой помадой, которая была модна в то время.