Измаил понимающе забормотал.

– У нее есть имя? – спросил он отвлеченно.

– Однажды было; кажется, ее звали Эсте, – когда Лучник это проговорил, на его лице произошла глубокая перемена. Он казался шокированным из-за этого имени в собственном рту и словно что-то искал – следующее слово или следующий момент.

– Что это значит? – спросил Измаил.

Уильямс снова изменился в лице, странно уставившись на циклопа с выражением, от которого Измаилу стало не по себе. Он решил больше не говорить о луке и опустил голову под пугающим взглядом незнакомца. Посмотрел на свои руки; на коже, где кончики пальцев провели по поверхности поразительного предмета, остались влажные пятна.

– Я не знаю, – сказал Уильямс в ответ на вопрос, о котором Измаил уже успел позабыть. – Я не знаю!

Циклоп тайком вытер пальцы о пыль на скале и поспешил сменить тему.

– Я хотел поблагодарить вас за то, что спасли меня от этих дикарей.

Ответа от удалившегося в себя человека не последовало.

– Говорят, в этой чаще живут самые разные существа. Думаю, эти – самые худшие; если бы не вы, они бы наверняка ранили меня снова.

– Они бы тебя съели! – объявил Уильямс, со щелчком вернувшись в неловкость момента. Измаил уставился на него, вдруг почувствовав, как навалились тошнота и усталость. Его вдруг слегка повело в непослушном одурманенном движении.

– Это снадобье, которое я тебе дал, – сказал Уильямс. – Оно тебя вылечит и поможет уснуть.

Измаил дотронулся ладонью до лица в поисках какого-то примитивного инстинктивного успокоения. Почувствовал на пальцах запах лука; тот унес размягчающийся разум куда-то очень далеко. Измаил обернулся взглянуть на Уильямса, спросить, что тот имел в виду, но слова обратились в студень и газ, и он провалился в растущую под собой гравитацию. Глаз закрылся; где-то в его узкой щели покоился лук, чье имя циклоп уже забыл.

* * *

Цунгали нашел останки сраженных демонов. Перевернул их ногой и изучил раны. Он еще никогда не видел, чтобы плоть и кость разрывало вот так. Это его впечатлило, и он возжелал стать владельцем оружия, причиняющего подобный несравненный ущерб.

Он выследил двух людей от места с упавшим деревом до скалистого выступа. Темнело, так что он встал перед дилеммой: ему не хотелось лезть по скале в невыгодном положении и в угасающем свете к хозяевам столь могущественного оружия; однако он не знал, что еще обитало внизу – демоны вполне могли вести ночной образ жизни.

Выбор был невелик, и в итоге он решил провести ночь на стволе упавшего дерева; здесь были лучшая точка обзора и лучшие варианты защиты или нападения. Он забрался на широкого павшего великана и прошел по его длине, выискивая на земле признаки активности или неподвижности. Все было тихо. Он знал, что двое других пережидают наверху. Их он найдет назавтра и решит, жить им или умереть. Из-за оружия, что они несли, Цунгали склонялся к последнему – так будет проще. Затем можно перейти к поискам Лучника; возможно, первое же использование новоприобретенного оружия позволит пронаблюдать его силу в действии на блудной добыче.

Цунгали нашел в стволе расселину, где мог уснуть, и разложил вдоль ствола обереги, прежде чем расположиться на ночлег.

Начали просыпаться ночные создания, лазать и ползать в деревьях, шелестеть в подлеске. Он знал их звуки и считал успокаивающими; это значило, что поблизости не шастают ни человек, ни демон. Он превратился в слух на тишину или шорох, затем погрузился в сон.

Снился ему дед и его резной дом. Цунгали снова был мальчишкой во времена до прихода чужаков; в тот дом нога пришельца не ступит никогда. Они сидели вместе, дед напевал, заплетая чехол для священного копья; так они просидят целую вечность, потому что внешний мир со всеми его угрозами и чужестранцами отгорожен невидимой завесой магии; кто бы ни заглянул в их пространство, он не сможет пройти за напряженный хрустальный барьер. Они с дедом не обратят на них внимания и будут дальше заниматься своими делами или смотреть сквозь них, словно их лица – тени, затерянные отражения далеких и бессмысленных небылиц.

Сон был хорошим, укрепляющим и надежным. Наверное, он длился всю ночь; по пробуждении утром тепло плескался в водах черепа.

Когда в листве забрезжил рассвет, Цунгали отыскал следы чужаков под росой и последовал за ними. Только тогда он почувствовал, увидел знаки в их поступи – земля и сломанные сучья не оставляли сомнений: один из них и был его целью, и он наконец убедился в том, кого преследует. Это не потомок, не воспоминание, не призрак других времен; это тот же человек, то же физическое существо, что столько лет назад впервые вложило Цунгали в руки винтовку и доверило ею пользоваться; единственный чужак, который хоть сколько-то понимал Настоящих Людей; единственный праведный в крови и словах. Все это время он пробыл с Ирринипесте; вот почему его так трудно убить. Наконец он понял, как этот человек его одолел.

* * *

На следующее утро они обменялись именами и отправились в странствие вместе. Это был первый разговор Измаила с другим мужчиной, не считая Муттера и немногие карнавальные перемолвки: ему нужно было знать больше.

– Почему я тебе не отвратителен? Мое лицо не оскорбляет твой взор?

– Видел и хуже, – ответил Уильямс.

– Твой ответ меня удивляет. Однажды мне сказали, что я буду противен всем, кого встречу.

– И кто тебе это сказал?

Измаил обнаружил, что находит у себя воспоминания, о которых и не подозревал: о Гертруде и Муттере; о доме и его высоких стенах. Когда его объяснения подошли к концу, циклоп настаивал на собственном вопросе, пока Уильямс не уступил и не ответил.

– Да, в городе ты будешь диковиной. Никто уже тысячи лет не видел настоящего живого циклопа. Жизнь для тебя будет трудна, тебе придется прятаться. Но здесь все совсем по-другому; здесь ты лишь одна из множества странностей леса.

Измаил хромал рядом с Уильямсом, тяжело опираясь на посох, который ему срезал высокий человек. Он чувствовал потребность развить тему.

– Но ты бы мог пройти мимо, когда на меня напали. И ты помогаешь мне сейчас. Почему так?

– Полагаю, я легко мог тебя бросить. Но здесь у всего есть смысл: все мое предназначение, похоже, сцеплено с секретами Ворра. Не знаю почему, но возможно, что и ты встретился неспроста. А кроме того, я не оставлю ни одно существо на милость этих людоедских чудищ.

– Но что, если это они – часть твой судьбы? –