1926 год. Франция

В городе Париже, в составе Русского Обще-Воинского Союза, учреждается «Объединение Киевлян-Константиновцев» и при нем «Общество взаимопомощи Киевлян-Константиновцев».

Такое же «Общество взаимопомощи Киевлян-Константиновцев» было учреждено и в Югославии. Это Общество действовало и оказывало помощь нуждающимся своим членам вплоть до оккупации Югославии германскими войсками в 1941 году.

И. Сагацкий

Фельдфебель 1-й роты Константиновского пехотного военного училища[312]

Фельдфебель 1-й роты Константиновского пехотного военного училища, о котором я пишу здесь, – мой покойный родной брат Вадим Сагацкий.

Его, наверное, помнят оставшиеся в живых питомцы Донского Императора Александра III кадетского корпуса: он кончил его в 28-м выпуске (1917), а главное, брат, на корпусных состязаниях по легкой атлетике, взял в 1915 году блестяще и неожиданно для всех приз – корпусной жетон. Выдача наград победителям в разных видах спорта (гимнастика, легкая атлетика, фехтование, рубка, стрельба) была обставлена в корпусе торжественно и создавала сразу получившим их ореол авторитета и известности.

Позже Вадим Сагацкий стал выделяться своими серьезными литературными способностями: он хорошо писал стихи и прозу в нашем кадетском журнале «Донец», а в последний год своего учения стал его талантливым редактором.

К 7-му классу это был среднего роста, скромный, сдержанный кадет, светлый шатен, с внимательным взглядом. Он был хорошо сложен. В его манере держаться и в движениях проскальзывало природное изящество и мягкость. Он любил танцевать, любил общество, никогда не знал меланхолии и не впадал в противоположные настроения.

Ему нравилась парадная обстановка, ее краски, и он мечтал о службе в кавалерии. Отец должен был, когда придет время, указать ему его полк.

К концу его учения в корпусе Вадима увлекла жажда серьезных познаний: рисуя сам очень хорошо, Вадим заинтересовался классической живописью и скульптурой со всеми их секретами. Одновременно он набросился на русскую и иностранную литературу, на изучение музыки, историю и некоторые военные науки в рамках курса Генерального штаба.

Таким образом, в это время брат был не по летам образован и начитан. Все знавшие его любили и уважали Вадима. Он привлекал к себе силою своей мысли, чистотой желаний, преклонением перед героикой и античной красотой. Конечно, в душе это был идеалист, старавшийся добровольной работой над самим собою стать лучше во всех отношениях.

Очень показательным является то, как он добился первенства в состязаниях по легкой атлетике. Еще года два до этого брат полюбил этот спорт. Он каждый день на прогулке совершал положенный на состязаниях пробег. В особой книжечке я отмечал полученные результаты. И так почти два года подряд.

В Радзивилове, в полку отца, где мы проводили летние каникулы, для Вадима были устроены барьеры, шест для прыжков и пр. Таким образом, полученная братом награда была результатом длительного напряжения воли и тренировки, а не неожиданностью. Таковым, то есть настойчиво добивающимся цели, он остался и в дальнейшем.

Кончая корпус, он был записан и принят в Елизаветградское кавалерийское училище.

Читателю покажется странным, почему он, несмотря на это, оказался в пехотном училище. Разъясню, как это произошло.

Брат продолжал увлекаться легкой атлетикой. Лето 1917 года мы провели у себя в станице Ново-Николаевской. Дом наш стоял совсем рядом с обрывом, у подножия которого лежало Азовское море. На пляже, перед купанием, брат занимался разными упражнениями и заставлял меня принимать в них участие.

Однажды мы, как обычно, тренировались с Вадимом и только в самый последний момент заметили, что на нас быстро двигалась с моря грозовая туча. Брат решил переждать в воде, и мы оба, как были, разгоряченные бросились в море… Но дома вечером Вадим занемог: у его быстро поднималась температура, начали опухать ноги и появились сильные боли у колен и ниже.

Наутро местный фельдшер (доктора не оказалось в станице) определил у брата острый суставный ревматизм. Вадима пришлось срочно везти за 75 верст в Таганрог, где он был помещен в клинике Гордона.

Я заболел тоже, но в более легкой степени, и смог сам с грехом пополам добраться к себе в Новочеркасск. Там я слег и начал лечение под надзором своей тетушки – профессиональной сестры милосердия.

Когда брат стал поправляться, ехать ему для поступления в Елизаветградское училище было уже слишком поздно. Еще немного погодя уехавшие туда к сроку товарищи по выпуску Вадима начали поодиночке возвращаться в Новочеркасск. Они рассказывали очень тяжелые сцены разраставшихся повсюду революционных беспорядков и жестокостей толпы.

Когда брат вышел из клиники, на Дону уже назревали события. Вадиму пришлось проститься окончательно с мыслью об Елизавет-градском училище, впрочем уже закрывшемся к тому времени. Он решил поступить в Политехнический институт. Пройдя благополучно предварительные испытания, Вадим был принят туда на Горное отделение.

Брат серьезно насел на учение. Но некоторое время спустя, накануне ростовских боев, он исчез и оказался с какой-то добровольческой частью под Таганрогом. Она наводила порядок в районе Балтийского завода и среди окрестных крестьян. Вадим вернулся месяца через два и снова взялся за учение в институте.

Однако дома ему не сиделось, и, услышав о формировании 2-го Конного полка[313] отряда Дроздовского, он позже ушел с ним во 2-й Кубанский поход. В атаке под Белой Глиной под его лошадью разорвался снаряд. Вадима нашли без сознания в соседнем саду. Тяжело контуженного, его подобрали и доставили в Новочеркасск. Там он стал поправляться.

В городе пошли слухи о возможной мобилизации студентов с целью создания из них боевых дружин. Брат, только что награжденный Георгиевским крестом 4-й степени, вернувшись из больницы домой, объявил, что в такой части он служить не будет и поступит в юнкерское училище.

В это время на Юге России, кроме существовавшего нашего Новочеркасского военного училища, не было других. Но в Екатеринодаре формировалось Константиновское пехотное, и брат поехал туда.

Из писем Вадима мы узнали, что начальство училища оценило его: он довольно быстро был произведен в младшие портупей-юнкера.

Весной 1919 года брат приехал на несколько дней отпуска, но в погонах уже старшего портупей-юнкера. Еще позже он стал фельдфебелем 1-й роты Его Высочества.

Цель моей статьи – запечатлеть для истории Донского Императора Александра III кадетского корпуса данные о его достойной и трагической смерти. Иначе память о фельдфебеле 1-й роты Константиновского пехотного военного училища Вадиме Сагацком рискует затеряться навсегда. Мне придется все время ссылаться на данные, сообщенные мне главным образом живыми свидетелями происшедшего. Если кое-что не понравится заинтересованным лицам, прошу простить меня, но память о родном брате мне дороже.

Итак, я перехожу к изложению главного.

На пути к Новороссийску зимой 1920 года,