– Не сердишься на меня? – спросила его я.

– Ха! За что? – брякнул он.

– Я тут, малость… по головам пошла.

– Мда… по головам ходить нехорошо! – строго ответил он.

– …по головам твоих соплеменников… – нерешительно добавила я.

– И что? Я теперь тебя должен съесть? – водяной было чуть не расхохотался, но увидев то, как я сжалась от страха, добавил:

– Ну что ты, маленькая? Подумаешь. Я не очень-то с ними дружу. – Мне показалось, что водяной вдруг погрустнел.

– Не любят они меня! – с досадой добавил он. – Совсем не любят. Э-эх!

– А зачем ты притащил меня сюда? – спросила я.

– Ты устала, вот, а здесь – хорошее место, чтобы отдохнуть.

– Разве не наказать за неделикатное обращение с другими водяными?

– Вовсе нет! Они мне ни разу доброго слова не сказали. Иди, говорят, вот и приходится мне жить на самом краю Великой топи Орбуса. Тут не болото даже, а глубокое-глубокое озеро.

– А насколько глубокое?

– Метров сорок.

– Ох, не хотела бы я там утонуть.

– И не надо. Тебе попался нужный человек… – и он опять погрустнел.

– А знаешь... э-э… а как тебя зовут?

– Элина.

– Да… знаешь, Элина, а я бы очень хотел быть человеком. Жизнь водяного скучная, в особенности такого непутевого, как я. И… мне порой кажется, что когда-то я и жил среди людей.

Я поглядела на нового знакомого, и что-то мне лицо знакомым показалось. Может, я его и встречала прежде, на Земле?

Я посмотрела в воду, и отражение водяного, колышимое волнами из-за подувшего ветерка, вернули мне далекое воспоминание.

Вспомнилось, как в далеком детстве я забыла ночью в бане кулончик. Я всегда боялась ночью выходить на улицу, но тогда мне казалось, что подвеску надо вернуть во что бы то ни стало.

– Ты куда? – сквозь сон спросила мама.

– В туалет, – соврала я.

Вышла на улицу, и быстро, чтобы ни какие демоны-покойники, ожидавшие меня, не выскочили из темноты, добежала до здания бани. Открыла дверь, на цыпочках пробралась через узкий коридор. Открываю дверь помещения, где мы мылись. А там горел свет и сидел маленький дед. С седыми волосами, длинной бородой, в набедренной повязке из сушеных березовых листьев, похожей на связку банных веников.

Глаза его сверкают.

– Ну привет, детка, заходи, помоемся, – говорит дед.

Что было дальше не помню. Скорее всего, привиделось в одном из снов-кошмаров. А дед тот был банник. Чем-то он мне напомнил водяных. Но нет, новый знакомый – добрый и без бороды.

– Да, хотел бы я быть человеком – продолжал водяной задумчиво, – верить, мечтать, любить…

Он достал откуда-то флейту, сделанную из тростника, и стал наигрывать мелодию. Стоит отметить, выходило у него довольно хорошо. Это была медленная, нежная, романтичная мелодия.

На момент мне этот миг показался, действительно, волшебным. Красивая музыка, белые кувшинки, блики в воде, сиреневый закат. Какое-то спокойствие окутало меня.

Я всматривалась в даль, в буйство красок неба, которое подарило ему заходящее солнце. Я даже перестала ощущать прохладу, приятное тепло растеклось по всему телу, и теперь чувствовала себя, как дома, сидя на лавочке погожим летним вечером.

Уж не обман ли это? Может, хочет заколдовать, оставить здесь навсегда? Мало ли, что у него на уме. Тем более, что я собственными глазами видела – выхода отсюда нет. Далее ни одной кочки и глубокое бездонное озеро.

На мою руку села стрекоза. Да, они порой парили здесь, над водой. Я помню, как как-то летом в дом залетела вечером стрекоза. И я спрашиваю: ма-ам, ма-ам, а что это значит.

– Это к большой любви, доченька.

Я смотрю на стрекозу, на ее красивые прозрачные узорчатые крылья и подбрасываю вверх, отпуская – она улетает.

– А ты не оставишь меня здесь? Как я отсюда выберусь? – прервала я его.

– Зачем? Сейчас, отдохнем, и я отвезу тебя на ту сторону.

– А ты тоже устал?

– Конечно, рыбу ловил. Правда, ничего не поймал сегодня – грустно добавил он.

– Почему ты решил мне помочь? – спросила его я.

– Устал от одиночества. А сейчас вот провожу время в обществе прекрасной девушки. Не каждый раз такое бывает же.

Мне жалко стало водяного. Он смотрел на меня грустными зелеными глазами.

– А зовут тебя как? – нашла я что спросить.

– Водяной. Так и зовут, – ответил он мне.

По краям лавки загорелись два огня.

Было спокойно и хорошо, как в детстве. Я любила теплыми летними вечерами перед сном посидеть иногда во дворе на скамейке при свете фонарей, пока мама не погонит домой.

Так хотелось безмятежно отдохнуть еще чуть-чуть, я оттягивала момент принятия решения двигаться дальше.

Солнце упало за верхушки деревьев. Высокие, темные очертания дремучего леса, как на картинках в сборниках старых сказок. Я знала такой густой бор, что возвышался над окрестной степью. Потом пустошь застроили домами, и окрестности потеряли свое дремучее очарование дикой природы, утонул в сельских очертаниях.

– Ладно, – говорю я, – наверное, пора.

– А может, останешься, куда ты пойдешь? Скоро ночь, там не дружелюбный лес, – заговорил вдруг водяной.

– Нет, нельзя останавливаться, – промолвила я.

– И правильно говоришь. Проведешь в этом болоте ночь, – никогда не вернешься к людям…

Водяной снова повозился в своем хозяйстве, среди коряг недалеко от лавки. Мне показалось, он что-то снял с веревки.

– Держи! – всучил он мне связку сушеной рыбы и каких-то кореньев.

– А как же ты? Ты же говоришь, ничего сегодня не поймал.

– У меня тут целое озеро, еще наловлю. Держи, все съедобное, слово водяного!

Я покраснела, но вряд ли это заметил или понял мой зеленый друг.

– Спасибо большое! – пролепетала я, положив связку в сумку.

– Вот еще хлебцы. – И он положил мне в руки две небольшие булочки.

– А это откуда? Кто печет? Хотя... знаю, вы водяные, хозяева мельниц, там мелют муку. Поля я тоже видела.

– Да нет, все проще. Это плоды хлебного рогоза. Здесь растут.

– Съедобные?

– Абсолютно!

– Слушай, давай и я тебя отблагодарю. – Я достала из сумки пару завернутых в пергамент куриных лапок, потушенных в самом начале моего пути.

– А это съедобно? – спросил водяной. – Натуральное?

– Конечно, все настоящее. Курица. Без сои. Сама жарила, сама ела, не отравилась.