над А. Д. Меншиковым. Согласно Походному журналу 1723 г., он посещал Преображенское 11,14,15,16, 29, 30 января[1309], а в корреспонденции А. Д. Меншикова имеются указания на присутствии государя в Вышнем суде в начале февраля[1310]. 25 февраля Петр I отправился в Санкт-Петербург. А. Д. Меншиков также находился рядом с Преображенским: в 1722–1723 гг. он пребывал в Москве, из которой вернулся в столицу лишь 18 мая[1311].

11 января 1723 г. Петр I указал возбудить в Вышнем суде уголовные дела в отношении межевщиков Почепа И. Р. Лосева и Б. Г. Скорнякова-Писарева. 16 января поступило распоряжение их найти и арестовать. Примечательно, что А. Д. Меншиков старался максимально себя обезопасить. 29 января он послал два указа в Санкт-Петербург: один – П. Новикову и А. Изволову, второй – секретарю Гардвиху, нотариусу Зеленому и канцеляристу А. Астафьеву. Оба документа содержат идентичные указания. Александр Данилович писал: «…со всяким прилежанием во всей нашей Домовой канцелярии всякия дела все, что есть, по листам розберите со всяким прилежным старанием без всякой оплошки или ослабы, и смотрите того, ежели какие письма ево, Лосева, о почепском межеванье или о каких других делех к нам писал, то оные все, что есть, отобрав и учиня им реэстр, пришлите к нам с вышепомянутым Барановым немедленно в Москву»[1312]. Стоит отметить, что судьба лояльных А. Д. Меншикову межевщиков, в отношении которых были открыты судебные дела, сложилась по-разному[1313]. Б. Г. Скорняков-Писарев обвинялся в допущении халатности и был освобожден от какой-либо ответственности. По сведениям Д. О. Серова и А. В. Федорова, в приговоре, вынесенном Вышним судом 13 февраля 1723 г., его связь с почепским межеванием никак не упоминалась[1314]. Наибольшие потери понес дьяк И. Р. Лосев, которому в 1724 г. по приговору Вышнего суда, было назначено наказание – вырезание ноздрей, удары кнутом, конфискация имущества и пожизненная ссылка на каторгу[1315].

С февраля 1723 г. члены Вышнего суда начали допрашивать самого А. Д. Меншикова. 3 февраля ему отправили пункты для наискорейшего ответа. Суть вопросов, вокруг которых в дальнейшем вращалась вся переписка, сводилась к нескольким спорным аспектам Почепского дела. Во-первых, уточнялись сведения относительно межи П. Кривцова, проведенной по разводу Ф. В. Шидловского в 1709 г. Во-вторых, выяснялись причины просьбы А. Д. Меншикова отмежевать Почепские территории по меже Г. Пушкина, предпринятой для определения государственной границы между Польшей и Россией в 1638 г. и обозначившей территорию города с восточной стороны. В-третьих, князя спрашивали, зачем он брал к себе из Иностранной коллегии грамоту к гетману и инструкцию, данную И. Р. Лосеву (предполагалось, что он самовольно вносил в нее изменения). Также А. Д. Меншикову вменялось в вину, что он без разрешения государя подчинил себе казаков Почепской сотни и брал с них подати. Наконец, вызвало вопросы у комиссии желание князя поименно определить к межеванию Л. М. Щербачева[1316] и И. Р. Лосева[1317].

Вопросы, выдвинутые следственной комиссией, были не новы и обсуждались сторонами, начиная с 1720 г. С этого времени накопилось огромное количество противоречивых сведений и показаний, которые никто из действующих лиц не мог привести к единому знаменателю. По мере продвижения судебно-следственного процесса некоторые пункты уточнялись, некоторые пересматривались, благодаря привлечению различных источников информации (показаний А. Д. Меншикова, материалов предварительного следствия генерал-рекетмейстера В. К. Павлова, допросов казаков и комиссаров, статистических и учетных данных и т. д.)[1318]. Помимо процессуальных деталей межевания, судьи старались выяснить два актуальных момента – сколькими дворами действительно владел А. Д. Меншиков и какое количество сборов собрал с казаков. Например, 26 февраля 1723 г. к князю был послан второй пункт от Вышнего суда, содержавший реакцию на ответ князя на первые вопросы (от 7 февраля). В пункте уточнялась финансовая стороны дела: «Понеже сего февраля 7 дня по вопросу з Генерального двора в ответе своем написали вы, что с почепских казаков по данному вам уневерсалу гетманскому оброки збирали. А генерал-рекетмейстер Павлов по ведомости их казацкой доношением показал, что со оных казаков и с их подданных, також з земель их и с мельниц с арендою и з бортного угодья денежных доходов на вас не имелось во взятье по 5650 рублев и по 7 гривен в год. Итого от [1]710 г[оду] по нынешней 1723 год во взятье 67808 рублев 4 гривны. Да в 1718-м году с их же земель с 1688 четверток на канальное дело збирано с казацкой по 43, а з бобыльской по 6 копеек. Того ради Его императорское величество указал вам ответствовать самою истинною, с вышеозначенных казаков денежных доходов толикое ль число, что от них показано, на вас збирал или больше или меньше того числа, також на канальное дело збор с них был ли. И буде был, что оных денег с них во взятье и куда в росходе»[1319]. Разбирательство ходило по кругу. Как представляется, члены Вышнего суда не особенно торопились принимать какие-либо кардинальные меры и уж тем более выносить окончательное решение без четких указаний Петра I. Никаких конкретных решений и резолюций в материалах следствия не имеется.

13 февраля 1723 г. А. Д. Меншиков предпринял последний рывок – он отправил государю челобитную с просьбами о прощении. Князь признавал, что, «…желая получить себе прибыль», взял инструкцию И. Р. Лосева и давал ему поручение «…межевать так, дабы мне убытку не было», бил челом о межевании по меже Г. Пушкина в обход жалованной грамоты и гетманского универсала, брал с казаков оброки без должного указа[1320]. Несмотря на показательное раскаяние князя, царской милости не последовало. Голштинский камер-юнкер Ф. В. Берхгольц, находившийся в то время среди русского двора, так характеризовал положение Александра Даниловича после 13 февраля: «Говорили, что в этот день (19 февраля[1321]. – М. Н.) у князя Меншикова были отобраны все крестьяне (которых он имел в Украине огромное количество) и дом его в здешней Немецкой слободе; что, кроме того, он обязан будет заплатить еще 40 000 рублей и, хотя останется при своих чинах, однако ж впредь не будет присутствовать ни в Сенате, ни в Военной коллегии и лишится командования армией. Но так как император, уважая многолетние его заслуги, все еще очень дорожит им, да уже и прежде присуждал его к подобному наказанию, а потом все-таки прощал, то думают, что князь и на сей раз отделается страхом и уплатой денежного штрафа»[1322]. Упоминания мнения Петра, кроме того, встречаются в письмах самого князя[1323]. Правда, они не трактуются Александром Даниловичем как окончательный вердикт, не подлежащий