Тут ей пришло в голову, что за сохранение своей должности ему придется сражаться так же усердно, как за то, чтобы ее получить, и это поумерит его пренебрежение.

— Мистер Харли, — сказала она, — вы пили.

— Миссис Мэшем, — ответил он, — я еще и дышал.

— Последнее необходимо, без первого можно обойтись.

— Что я слышу? Вы совсем меня не понимаете! Последнее так же необходимо, как первое.

— Еще более необходимо скрывать этот факт.

— Мой ангел-хранитель! — Харли засмеялся. — А я принес подарок хорошей девочке.

И показал ей золотой ключ.

Она уставилась на блестящую вещицу.

— Вам — хранение королевского кошелька. Гардеробная переходит к Ришей Сомерсет.

— Королевского кошелька! — повторила Эбигейл.

— Эта должность более значительна. «Пожалуйста, передайте миссис Мэшем, я желаю, чтобы этот пост занимала она». Таково распоряжение ее величества.

Эбигейл протянула руку за ключом, но Харли продолжал держать его, глядя на нее с насмешкой. Потом сунул ей за корсаж.

Да, он определенно был нетрезв.

Харли повернулся и пошел к двери. Эбигейл смотрела ему вслед. Раньше он держался почтительнее. Человеческую натуру мистер Харли знает хуже, чем ему кажется. Неужели не понимает, что если хочет сохранить свою должность, то должен выказывать величайшее почтение Эбигейл Мэшем — теперь хранительнице королевского кошелька?

Сара кипела гневом. Она лишилась должностей, и те достались ее злейшим врагам! Ей велено освободить комнаты во дворце, которые теперь принадлежат кому-то другому!

Ну ладно, она их освободит.

В Сент-Джеймский дворец герцогиня отправилась, взяв с собой нескольких слуг.

— В комнатах ничего не оставляйте, — приказала она. — Забирайте все… зеркала со стен и замки из дверей.

Слуги удивились этому распоряжению, но ослушаться не посмели.

Они вынули замки, Сара заявила, что потом заберет и каминные украшения.

В Мальборо-хауз Сара вернулась, торжествующе посмеиваясь совершенному.

И пообещала себе вернуться.

Мальборо, увидев, что она наделала, пришел в ужас.

— Сара, это безрассудство.

— Вот как? Думаешь, я позволю оскорблять себя? Мне велели убираться… я уберусь… я заберу все свои вещи. Это еще не все. Я вернусь за каминными украшениями.

— Нет, Сара, нет.

— Говорю тебе, я их заберу.

— Ты с ума сошла?

— Пусть и сошла, но, по крайней мере, я не трусиха.

— Это глупо.

— Глупо? Показать всему миру, как дурно со мной обошлись? Пусть все знают, что герцогиня Мальборо, в отличие от своего мужа, не смирится с оскорблениями. И я заберу оттуда все, что можно забрать.

— Нет.

Сара уставилась на него.

— Что?

— Ты больше ничего не возьмешь из дворца.

— Я дала себе клятву.

— А я даю клятву, что не возьмешь.

Герцогиня не сказала ни слова, и он продолжал:

— Сара, ради себя самой… ради нас обоих… успокойся… вспомни о своем достоинстве. Мы на грани катастрофы. Ради Бога, не губи нас окончательно.

Поглядев на него, Сара увидела в его глазах страдание и застарелую тревогу.

Тут она бросилась к нему в объятия и бурно разрыдалась. Герцог подвел ее к кушетке, оба сели, и он стал утешать ее, успокаивать.

Эбигейл, придя к королеве, рассказала, что леди Мальборо увезла из дворца все свои вещи.

— Навсегда, — заявила Анна. — Больше она не вернется.

— Теперь ваше величество избавились от этой неприятной особы.

— О Мэшем, какое я чувствую облегчение! Даже не могу передать, сколько беспокойств доставляла мне эта дама.

— Фурия, как именуют ее в памфлетах. Она оставила после себя разорение.

Эбигейл рассказала королеве об опустошенных апартаментах.

— Даже замки забрала!

— До чего необузданна! — воскликнула Анна.

— Зато она съехала, ваша величество. Вам больше никогда не придется видеться с ней.

— Хорошо, что не придется. Но испакостить дворец! А ведь какие деньги мы тратим на строительство дворца для них. Стоимость Бленхейма ужасающа, Мэшем… просто ужасающа.

— Мадам, это неуместно. Вы даете деньги на строительство дворца для нее, а она пакостит в вашем.

— Совершенно неуместно. Я приняла решение. Больше денег на строительство Бленхейма выделяться не будет. Раз герцогиня Мальборо оскверняет мой дворец, никаких домов для нее я строить не стану.

Для Мальборо то были поистине черные дни. Сара лишилась своих должностей; герцог не знал, получит ли поддержку правительства; а дворец Бленхейм, подаренный им королевой и благодарной нацией, стоял недостроенным, по распоряжению королевы работы на нем прекратились.

Королева дремала в кресле. Эбигейл сказала ей, что ее желает видеть аббат Гискар.

— Я приму его, Мэшем, — улыбнулась Анна. — Он такой смелый, и мы должны показать, как радостно встречаем тех, кто отвергает католичество ради нашей религии.

Эбигейл проводила аббата к королеве и вышла в приемную, где могла слышать весь разговор между Анной и посетителем. Это давно вошло у нее в обычай.

Анна, близоруко глядя на посетителя, не замечала, какие дикие у него глаза, как подергиваются его губы. Она видела перед собой смелого француза, вынужденного покинуть родину из-за веры. Гискар произвел впечатление на определенных людей, поэтому ему доверили командование полком за границей, и, судя по слухам, он блеснул доблестью под Альмансой.

Сказав, что такие люди должны получать в Англии поддержку, Анна обеспечила ему пенсию — четыреста фунтов в год. Лондонское общество покровительствовало Гискару, он рассказывал захватывающие истории о военных приключениях, в которых являлся центральной фигурой. Многие из них дошли до Анны, потому она охотно его приняла.

Едва оставшись наедине с королевой, Гискар стал вести себя непочтительно.

— Я получаю четыреста фунтов в год, — громко сказал он. — Неужели вы думаете, что такой человек, как я, может жить на эти гроши?

Анна, ожидавшая признательности за свое благодеяние, удивилась, но не успела ответить. Гискар сообщил, что надеялся получить в Англии лучший прием. Останься он во Франции, ему за службу платили бы больше.

— Прием окончен, — холодно сказала Анна. — Можете удалиться.

— Но я еще не все сказал! — воскликнул Гискар. — Я не приму ваших жалких четырехсот фунтов в год. Предложу свои услуги тем, кто готов платить за них то, чего они стоят.