– Красивое зрелище, – раздался в наушниках голос Стива. – Даже ночью… – Он показал на рыборазводную ферму и прилегающий к ней луг. – Я садился здесь года три назад, – добавил пилот. – Хорошая площадка.

Энни, слегка приподнявшись на носилках, попыталась посмотреть в блистер-иллюминатор, а Синди, крепко держась за поручни кресла, внимательно следила за ней, готовясь подхватить, если что-то пойдет не так. Дышала девочка глубоко, но довольно часто и с явным усилием.

– Темно. Ничего не видно, – проговорила она разочарованно.

В самом деле, внизу можно было различить только редкие огни ферм и домов.

– Вы в первый раз летите на вертолете? – спросил я у Синди.

Она кивнула.

– И надеюсь, в последний.

Энни несильно потянула меня за руку.

– А где сейчас доктор Ройер?

Я на мгновение задумался, пытаясь сообразить, как лучше ответить на ее вопрос.

– Я думаю, сейчас он летит в Техас за твоим новым сердцем.

Девочка потянула сильнее, чтобы я наклонился ближе, и негромко сказала в микрофон переговорного устройства:

– А в Техасе? Что он будет там делать?

И снова я на мгновение задумался, но потом решил: раз это сердце предназначено для Энни, значит, она имеет право знать подробности.

– Ты правда хочешь, чтобы я рассказал? – спросил я на всякий случай, и девочка кивнула.

– Как я уже сказал, сейчас доктор Ройер летит в Техас. Как только он туда прилетит, он вскроет тело донора, тщательно обследует сердце и сделает специальный укол, чтобы его остановить. Тогда другие врачи смогут официально объявить пациента мертвым.

Энни с трудом сглотнула, и в уголках ее глаз заблестели слезы.

– А потом?

– Потом доктор Ройер начнет поливать сердце холодным физиологическим раствором, чтобы довести до нужной температуры. Для этого ему понадобится не меньше двух галлонов по-настоящему холодной жидкости – лактата Рингера или обычного солевого раствора.

Вопреки моим опасениям подробности, похоже, несколько успокоили и Энни, и даже Синди, которая слышала в наушниках весь разговор.

– На то, чтобы вырезать сердце, Ройеру потребуется не больше двух минут, – продолжал я. – Как только сердце будет вынуто из груди донора, начнется отсчет так называемого критического времени, в течение которого сердце сохраняет все свои свойства, хотя через него больше не течет кровь. Это время не слишком велико, поэтому важна каждая секунда, и Ройеру придется действовать очень быстро. Сначала он положит донорское сердце в стерильный сосуд и тщательно промоет, чтобы избавиться от старой крови, потом положит в двойной целлофановый пакет и спрячет в большой красно-белый пластмассовый термос – наподобие тех, какие ты наверняка видела на пляже.

При этих словах Энни попыталась улыбнуться, но явно через силу.

– Когда донорское сердце будет как следует упаковано, доктор Ройер сядет на тот же самолет и полетит в Атланту, где мы с тобой уже будем его ждать.

Энни судорожно сглотнула.

– А я? Что будет в это время со мной?

– Мы доставим тебя в больницу, положим в ту же самую палату, в которой ты лежала в последний раз, и дадим наркоз – настоящий, сильный наркоз. А когда через несколько часов ты проснешься, у тебя уже будет новый моторчик.

– Я же не об этом спрашиваю!..

– Не об этом? – И снова мне пришлось задуматься, что сказать дальше. – Ты веришь в Зубную фею, Энни?

Девочка отрицательно покачала головой.

– А когда-нибудь верила?

Она кивнула.

– А вот я до сих пор верю в Зубную фею. Может, и не так сильно, как раньше, но… В общем, я точно знаю, что иногда самое лучшее, что только можно себе вообразить, случается, пока ты спишь.

Энни снова посмотрела в иллюминатор, за которым со скоростью больше ста миль в час неслась ночная мгла. Прошло несколько минут, и она снова спросила:

– А ты знаешь что-нибудь об этом человеке? Ну, который умер?..

Я кивнул, и девочка напряглась в ожидании.

– Это была женщина, которая попала в страшную автомобильную аварию и серьезно повредила голову. Ее мозг погиб, и никакой надежды на то, что она когда-нибудь снова откроет глаза, не оставалось. Да, ее тело продолжало жить, но только с помощью сложных машин, какие ты наверняка видела в больнице. Без них оно бы тоже умерло в течение нескольких минут. Когда об этом узнали ее близкие, они решили, что лучший способ почтить память человека, который был им очень дорог, – это подарить его сердце кому-то, кто в нем нуждается. Например, тебе.

Энни закашлялась, да так сильно, что ее глаза от напряжения сошлись на переносице.

– А сколько ей было лет, этой женщине? – спросила она.

Давным-давно я взял за правило не сообщать реципиентам никаких сведений о донорах до тех пор, пока они не начнут поправляться после операции, но что-то в глазах Энни подсказало мне, что она спрашивает не из любопытства. Ей действительно было важно это знать – и не ради себя.

– Двадцать пять или двадцать шесть.

На протяжении нескольких секунд взгляд Энни скользил по стенам вертолетного салона – лампочкам, вентилям, переключателям, металлическим и пластиковым контейнерам с лекарствами и специальным оборудованием. Это соединение медицины и авиации, несомненно, казалось ей непривычным и странным, но она ничего не сказала. Вместо этого Энни задала следующий вопрос:

– Как ты думаешь, Риз, она… эта женщина… Она уже в раю?

Я пожал плечами.

– Этого я не знаю. Думаю, единственный, кто мог бы сказать тебе точно, это она сама.

Энни задумчиво нахмурилась и потерла золотой сандалик на шее, а затем принялась рассматривать окружавшее ее оборудование – медицинское, авиационное и спасательное. Ее пульс слегка участился, но цвет лица оставался нормальным, да и дыхание, хоть и затрудненное, оставалось глубоким и ровным. Ее взгляд снова остановился на мне.

– Риз?..

– Да?..

В наш разговор внезапно вклинился Стив:

– Джонни?..

Я поднял голову. Дверь пилотской кабины была открыта, и я увидел впереди огни Атланты.

– Ройер звонит из Техаса. Соединяю…

Я кивнул, прекрасно зная, что Стив отключил наушники Энни и Синди и что Ройера услышу только я.

В наушниках щелкнуло, захрипело и раздался голос партнера.

– Джонни?..

– Слышу тебя. Рассказывай…

– Мы только недавно приземлились, но я успел на нее взглянуть. Ей прекратили колоть дофамин, но давление пока не снижается. Электрокардиограмма выглядит неплохо, частота сердечных сокращений в норме, сердечная мышца, похоже, не пострадала, хотя точнее я смогу сказать, только когда вскрою грудину. На рентгене, во всяком случае, никаких признаков контузии сердца я не заметил. Легкие не коллапсированы, воспаления нет. Девять шансов из десяти, что это сердце нам подойдет.