Минуты шли, и Синди стала понемногу успокаиваться. Вот она в последний раз вытерла глаза и откинулась на спинку сиденья: голову она запрокинула назад, а ноги положила на приборную доску. Я бросил на нее внимательный взгляд и, убедившись, что по крайней мере на сегодня Синди выплакалась, включил передачу. Мы пересекли кампус в обратном направлении и вскоре выехали к «Варсити», где я сразу свернул к окошкам для автомобилистов. Когда подошла наша очередь, я заказал две «болтушки» и ЧШ – так называемый «чистый шоколад». Ничего особенного – тот же шоколадный напиток, только наливают его в бокалы, заполненные колотым льдом. Наши коктейли мы выпили в полном молчании и так же молча вернулись в больницу.

* * *

Прошла неделя, которая всем нам показалась очень длинной. Энни держалась очень мужественно, как, собственно, я и ожидал, и старалась не показывать своего разочарования. Другое дело, что это не всегда у нее получалось, однако для семилетнего ребенка она справлялась просто отлично. Большинство взрослых на ее месте считали бы себя вправе регулярно отравлять жизнь окружающим, но Энни вела себя как обычно: никаких слез, истерик, капризов. Впрочем, на капризы и истерики у нее просто не было сил.

Все это время я потихоньку возился с «Хакером», нанося свежий защитный слой на его обшивку – и на свое собственное сердце тоже. Синди и Энни по-прежнему жили у меня, они читали, ходили гулять по берегу и даже пытались ловить рыбу, но это занятие им быстро приелось: на хлеб и распаренную кукурузу здешняя рыба почти не берет, а насаживать на крючки живых червей и тех же сверчков обе отказывались наотрез.

Втайне от обеих мы с Ройером перевезли в Рабунскую окружную больницу резервный аппарат искусственного кровообращения и половину запаса эритроцитной массы, приготовленной из крови, которую сдали для Энни в Атланте ее многочисленные друзья. Эту меру предосторожности я решил предпринять на случай, если с девочкой что-то случится. При определенном везении у меня был шанс достаточно быстро доставить Энни в окружную больницу, и тогда этот аппарат мог если не спасти ей жизнь, то по крайней мере дать нам с Ройером кое-какой временной резерв.

Еще я решил давать Энни сверхвысокие – и постепенно повышающиеся – дозы антибиотиков. Это было необходимо, поскольку мы продолжали колоть ей иммуносупрессоры, и было чрезвычайно важно, чтобы в ее крови постоянно циркулировали мощные, агрессивные антибиотики, способные справиться с любой инфекцией.

Как-то утром, проглотив очередную лошадиную дозу лекарств, Энни поморщилась, вытерла губы – и вдруг потянула меня за штанину. Я опустился на корточки. Сначала мне показалось, она хочет меня о чем-то спросить, но – нет. Расстегнув золотую цепочку, на которой висел золотой сандалик, Энни положила его на ладонь и посмотрела на него долгим взглядом. Потом она знаком велела мне наклониться ближе. Я опустил голову, и она надела цепочку с сандаликом мне на шею.

– Он теперь твой.

Синди, открывавшая в это время кухонное окно, повернулась к нам и пристально посмотрела на девочку.

Я покачал головой.

– Нет, Энни, я не могу…

Энни в свою очередь качнула головой и жестом выразила протест.

– Нет. Я поговорила с тетей Сисси, и мы так решили. – Энни бросила взгляд на Синди, Синди посмотрела меня. – Я тебе уже говорила… он мне больше не понадобится.

Я посмотрел на сандалик, на затертую гравировку. «Больше всего хранимого…».

– Но у меня есть одно условие, – добавила Энни.

Я поднял на нее взгляд.

– Какое же?

Энни вскарабкалась на стул и потянула меня за собой, так что наши глаза снова оказались друг против друга.

– Не забудь… – Она легонько похлопала себя ладошкой по левой стороне груди.

От этого движения меня словно молнией пронзило. В один страшный миг я отчетливо понял, что́ она сейчас скажет, и мне потребовалось все мое мужество и вся моя воля, чтобы не зажать ей рот ладонью, чтобы дать ей договорить. На глазах у меня выступили слезы, но Энни не дала им пролиться.

– Пусть я не проснусь, – прошептала она, – у меня все равно будет новое сердце!

Я подхватил ее на руки, крепко прижал к себе… и вдруг понял, что Энни была права.

* * *

Наступил конец сентября – месяца, который мы с Чарли всегда считали плохим из-за частых проливных дождей. Поздние августовские ураганы ежегодно обрушиваются на Флориду: сначала они пересекают полуостров с востока на запад, уничтожая на своем пути крошечные поселки, небольшие города, грейпфрутовые и апельсиновые рощи, затем обрушивают неистовую ярость на северные районы штата. Оттуда атмосферные фронты сворачивают на северо-восток: они движутся через Джорджию, заходя довольно далеко от побережья, и, хотя к этому времени ураганы успевают основательно подвыдохнуться, они все же доставляют местным жителям немало неприятностей, обрушивая на них проливные дожди, грозы, град и сильные ветры. Только после этого циклон возвращается в северную Атлантику, где исчезает без следа.

Большинство циклонов теряет часть своей силы еще на подступах к Атланте, но иногда бывает так, что грозовой фронт, движущийся на север со стороны Мексиканского залива, встречается с облачными массами, которые спускаются навстречу ему из Канады. Теплый воздух сталкивается с холодным, и это чревато серьезными проблемами. Яркий пример – суперторнадо под названием «Воскресный убийца». Тогда неистовый вихрь застал всех врасплох, во-первых, потому, что обрушился на наш округ весной, когда его никто не ждал, а во-вторых, потому, что метеорологические службы не смогли предсказать столкновение теплой и холодной воздушных масс. В результате такое в общем-то привычное для местных жителей погодное явление, как торнадо, действительно стало убийцей.

К счастью, приближение урагана или торнадо чаще всего можно услышать еще издалека, и мы научились быть настороже. Но в субботу, когда мы ждали только сигнала пейджера или звонка мобильного телефона, никто из нас не был готов услышать грохот грузового состава, на полной скорости несущегося через озеро.

Следует сказать, что ближайшая железная дорога проходит в нескольких милях от озера Бертон. Иногда тихой зимней ночью, когда часть листвы опадала, а воздух был особенно чист и прозрачен, мой напряженный слух улавливал далекий гудок тепловоза, но днем этот звук совершенно заглушали десятки других, более близких и громких шумов. Ничего удивительного, что грохот приближающегося поезда заставил меня выскочить из мастерской и спуститься к причалу.

Я увидел встающий над озером водяной смерч и почувствовал, что воздух насыщен электричеством. Развернувшись, я помчался в дом, но Энни уже увидела смерч и была парализована страхом. Подхватив ее на руки, я бросился обратно к мастерской; Синди мчалась следом.

Мы добрались до спасительных дверей как раз в тот момент, когда вокруг дома начали с треском ломаться деревья. Смерч поднялся в небо примерно на милю, и его верхушка-воронка грациозно покачивалась из стороны в сторону, словно флаг на ветру.