– Не докажешь! – процедил Мамедов.

– А я и доказывать не стану. Завтра на похоронах подойду к Гилялову и расскажу о хитром твоем языке и что ты на него собственный «заказ» повесить пытаешься. Как полагаешь?!..

Лицо Мамедова резко исказилось, как у человека решившегося, и тем выдало его. Прежде, чем дотянулся он рукой до кобуры, Коломнин ударом колена опрокинул его на диван и, прижав сверху, выдрал пистолет. То ли играясь, то ли всерьез, приставил его ко лбу притихшего Мамедова, медленно спустил с предохранителя, чуть нажал на курок.

– Убить хочешь, да? Убей, да! – глаза Мамедова невольно сошлись в пучок, сосредоточившись на одной, страшной точке. – Убей, и все! Спуск мягкий. Жми, да!

Обильный пот и слезы смешались на его щеках.

Пугаясь самого себя, Коломнин рывком соскочил с него, засунул пистолет в карман.

– Убирайся. О «Нафте» забудь думать. И чтоб после похорон духу твоего в Томильске не было. Уголовное дело против тебя прекратим.

– А?…

– Или не договорились? – недопонял Коломнин. Мамедов, хоть и поднялся, но не двигался, отупело разглядывая потеки на ковре.

– Чем буду обязан?

Коломнин, не сдержавшись, хмыкнул.

– Пшел вон, пес. Ты мне больше неинтересен, – процедил он.

И нетерпеливым движением кисти выпроводил вон, поймав себя на том, что невольно воспроизвел и фразу, и жест Салмана Курбадовича Фархадова.

Расслышал это и Мамедов. Нервно повел шеей, будто опасаясь, что из-за занавески выйдет сам Фархадов, и натужной походкой двинулся к выходу, то и дело замирая, как человек, ждущий резкого окрика. Теперь Коломнин разгадал причину заминки. Хитрый кавказец никак не мог понять, какой подвох задумал этот неуютный человек, во власти которого он оказался.

А Коломнин ничего не задумал. И не было в его предложении ни глупости, ни благородства. Потому что прекрасно понимал: вернуть украденные деньги невозможно. Компания, счета которой сдал директор «Магнезита», – всего лишь «перекладная» фирма, откуда деньги, не задерживаясь, растекались по безымянным офшорным счетам. И даже знание конечного пункта назначения не поможет связать узелки в разорванной цепочке, – получить официальную информацию от швейцарского банка, где хранились деньги «Зэт петролеум», было делом безнадежным. Так же, как и доказать причастность Мамедова к убийству Тимура. С гибелью киллера оказалась уничтожена единственная улика. Громкий скандал компании был невыгоден. Особенно сейчас, после смерти Фархадова. Вот и приходится решать тихо, по-семейному.

Последнюю фразу Коломнин повторил вслух, с издевкой к самому себе. Все эти месяцы над ним довлело стремление докопаться до причин смерти Тимура Фархадова. И вот теперь горечь и разочарование овладели им. И не потому, что доказать убийство было невозможно. Просто само расследование привело к неожиданному результату: он нашел убийцу, но потерял убитого. Сегодня окончательно разрушился тот образ, что виделся ему первоначально, – доброго, немного наивного рыцаря без страха и упрека.

Вбежавшая Лариса застала Коломнина погруженным в себя.

– Что случилось, Сережа? Казбек вылетел сам не свой.

– Мамедов уезжает. Навсегда. Он больше ни на что не претендует.

– Навсегда? После всего, что он наговорил? – Лариса озадаченно задумалась. – Сережа, как ты его заставил? Или?… – она чутко встрепенулась. – Ты узнал что-то о смерти Тимура? Да? Ведь да?! Неужели это?..

– Нет! – оборвал ее надежды Коломнин. – И никто этого теперь не узнает. Как говорится, следствие закончено – забудьте.

Похороны, как и планировалось, вышли торжественные, с соблюдением традиционного ритуала. Протесты азербайджанской диаспоры, требовавшей организовать проводы по мусульманскому обряду, были откровенно проигнорированы. Тем паче сам покойник, как всем было известно, до последних дней жизни оставался безбожником. Так что начался траурный день с гражданской панихиды. Тело лежало в роскошном дубовом гробу, в строгом костюме. В карауле руководителей крупнейших нефтяных компаний сменяли члены правительства и академики. На смену им в свою очередь выходил губернатор со своими замами. Замов оказалось много больше, чем углов у гроба. Потому региональный караул нес двойную вахту. Безотлучно у тела находился один человек – невестка покойного Лариса Шараева. Среди суматошно ревущих женщин она резко выделялась скорбным достоинством человека, переплакавшего свои слезы. Это не была горестная родственница, ищущая опоры у окружающих. У гроба сидела наследница империи. Именно к ней в первую очередь подходили с соболезнованиями сильные мира сего. Она отвечала коротко, не меняя выражения безучастности, как человек, находящийся в эту минуту по другую сторону бытия, а потому не утруждающий себя подбором слов. Но, очевидно, короткие ее ответы не были дежурным изъявлением благодарности. Во всяком случае Коломнин, державшийся в стороне, подметил на лицах многих из тех, кто подходил попрощаться, смесь удивления и особенного, мужского восхищения.

Даже находясь у гроба, Лариса незаметно для других работала, исподволь набирая то, что могло спасти компанию, – связи.

И результаты сказались уже на поминках: как-то незаметно, после первых поминальных тостов, она оказалась окруженной людьми, составлявшими бизнес-элиту страны. При этом сама Лариса была по-прежнему сдержанна, лишь изредка позволяя себе тонкую полуулыбку в ответ на изящный комплимент. А на комплименты подвыпившие олигархи, надо сказать, не скупились. Больше того, между ними как-то незаметно установилось некое мужское соревнование за ее внимание. Соревнование значительно более оживленное, чем позволяли место и повод. Так что Коломнин не слишком удивился, когда тосты за помин души великого первопроходца незаметно сменились пожеланиями успехов очаровательной продолжательнице его дела.

Значение их, конечно, не стоило преувеличивать, – ее еще не признали. Но сегодня Лариса сделала, пожалуй, самое главное: ее узнали и – заинтересовались.

Впрочем, как ни уговаривал себя Коломнин радоваться этому первому успеху, чувства его раздваивались: к удовлетворению Ларисиным триумфом примешивалась глухая, почти безотчетная тоска, – среди сонма окружавших ее властных людей Лариса выглядела настолько же естественно, насколько чужды они были самому Коломнину. «А в том ли дело, что они тебе чужды, спрашивал себя Коломнин. Может, потому и чужды, что ты им неинтересен». И ответа для себя в эти минуты не находил. Несколько раз он искал взгляд Ларисы в ожидании приглашения подойти. Но та, показывая ему незаметно, что видит и думает о нем, тут же отворачивалась к собеседнику: представление будущего мужа новым знакомым казалось ей преждевременным. Конечно, она была права, но от этого чувство горести у Коломнина не становилось меньше.

– Роскошно держится, – шепнул в ухо подошедший сзади Богаченков. – Просто-таки – «свой среди своих».

Коломнин едва не вздрогнул: подвыпивший Богаченков будто подслушал его мысли.

Впрочем ему и без того было, о чем призадуматься: среди приехавших на поминки, кроме Коломнина и Богаченкова, не было ни одного представителя банка «Авангард». И даже Хачатрян, появившись на гражданской панихиде, незаметно исчез и на похоронах не «засветился». Гилялов, конечно, присутствовал. Но был мрачен и в общем оживлении участия не принимал. Мрачность эта объяснялась не только горечью утраты. Встречавший его в аэропорту Вячеслав Вячеславович Четверик доложил, что от сделанного предложения Шараева наотрез отказалась. Все это означало, что прерванные на время похорон боевые действия будут возобновлены в ближайшее время.