Сказать, что я был ошеломлен — значит не сказать ничего! Откуда-то издалека, словно во сне, я услышал первые аккорды квиновского «Innuendo».

«Мать твою, они пришли за моей головой, а мой единственный защитник вдруг решил заняться музыкальным оформлением этого знаменательного события!» — Эта мысль — слишком уж четко сформулированная, если учесть, что мне следовало не выпендриваться с комментариями, а спасать свою единственную и неповторимую шкуру — оказалась первой и последней в моей внезапно опустевшей голове… впрочем, что касается шкуры — я совершенно точно знал, что у меня нет никаких шансов!

Но индейские боги почему-то не торопились приступать к операции. Кажется, выходка Джинна порядком озадачила и их — или они просто слушали музыку?!

Наша немая сцена затягивалась, «квины» уже успели добраться до середины, до того самого места, на котором я всегда ощущал изумительный щекочущий холодок, поднимающийся по позвоночнику к затылку, когда их голоса, трогательно и вульгарно смахивающие на голоса начинающих ангелов, старательно выводили: «You can be anything you want to be». «Ты можешь быть, чем захочешь» — это было здорово похоже на подсказку, но я все еще не знал, что мне делать с этой чертовой подсказкой…

— Делай, как они говорят, Владыка! У тебя больше нет ни секунды времени!

— Яростно крикнул Джинн.

Это было похоже на внезапное пробуждение после долгого тяжелого сна — пробуждение от пронзительного телефонного звона, когда сначала вскакиваешь на ноги и несешься к верещащему аппарату, каким-то образом отвечаешь впопад, и вообще ведешь себя так, как надо, и только потом, закончив разговор, с изумлением прислушиваясь к ощущениям в собственном теле, каким-то чудом вернувшемся к жизни, вспоминаешь, с каким волнением ждал этого самого звонка накануне вечером — или всю жизнь?… Все было очень похоже: мне каким-то образом удалось стряхнуть с себя смертельно опасное оцепенение и наконец-то с пронзительной ясностью осознать, что я действительно «могу быть всем, чем захочу» — да здравствует немудреная университетская лирика «квинов»! Мне больше не было нужды оставаться беднягой Максом — перепуганным и беспомощным человечком, окруженным неведомыми, непостижимыми и чертовски опасными существами. Я мог быть чем угодно, в том числе и одним из них, и я стал одним из них, и с облегчением расхохотался — или визгливо замяукал? — оскаливая великолепные клыки ягуара — поскольку моя голова больше не была человеческой головой, а мои многочисленные конечности не имели ничего общего с двумя неумелыми человеческими руками, к которым я, признаться, изрядно привык… Где-то на периферии моего сознания промелькнула сцена: я вонзаю зубы в первое попавшееся горло и маленькими, но жадными глотками пью теплую солоноватую кровь, а мои когти вонзаются в тонкую кожу надбровных дуг и медленно ползут выше, оставляя на своем пути широкие багровые борозды. Это продолжалось всего мгновение, но окружившие меня боги успели заглянуть в мои сверкающие глаза, уяснить, что к чему, и деликатно отступить на несколько шагов, разомкнув кольцо. Впрочем, мне так и не довелось узнать вкус их крови: драки не вышло, она попросту больше не была нужна. Мы были одной породы — я и эти странные ребята, единственные существа, которых я по-настоящему, смертельно боялся в последние месяцы, и уж тем более ни на миг не мог вообразить своими потенциальными приятелями. Впрочем, мы с ними действительно никогда не нуждались в обществе друг друга, а уж сейчас — и подавно. Я снова оскалил зубы и зарычал — теперь звуки, вылетавшие из моей гортани не имели ничего общего со смехом: я больше не желал веселиться, я защищал свою территорию — весь этот прекрасный умирающий мир был моей территорией, и я не собирался проявлять гостеприимство: существо, которым я стал, вообще понятия не имело, что такое гостеприимство, и зачем оно нужно… Мои лапы взметнулись к звездам: я желал, чтобы они ушли отсюда и указывал им путь. Они согласились с моим решением, поскольку знали, что сейчас сила на моей стороне, к тому же, им всегда было глубоко безразлично, где находиться…

Потом у моего костра осталось только одно чудовище, и это был я сам. Но я быстро сообразил, что мне не обязательно вечно оставаться этим самым чудовищем: теперь я вполне мог позволить себе роскошь еще какое-то время побыть душкой Максом с двумя руками, двумя ногами и умеренно обаятельной рожей на одной-единственной голове — почему бы и нет? Это обличье по-прежнему нравилось мне больше прочих: все-таки привычка — великая сила!..

— Они приходили, чтобы разбудить меня, да? — Тихо спросил этот самый Макс у своего приятеля Джинна. Я слышал свой голос как бы со стороны и знал, что теперь так будет всегда: кем бы я ни стал, настоящий Я всегда будет стоять немного в стороне и с равнодушным любопытством прислушиваться к происходящему…

— Разбудить… или убить — как получится. Думаю, им было абсолютно все равно, чем закончится ваша встреча. — Спокойно сказал Джинн.

— Спасибо, что включил эту песенку. — Улыбнулся я. — Без нее, пожалуй, ничего бы не получилось!

— Ты сам ее включил. — Флегматично ответил Джинн. — Я не прикасался к этой игрушке. Я вообще ничего не делал, пальцем о палец не ударил со дня нашей встречи, все эти маленькие нестоящие чудеса ты совершал сам, просто тебе было удобнее думать, что их делаю я…

Я не стал ни возражать, ни даже удивляться. Сам, так сам — какая, к черту, разница?!

Возможно, мой могущественный опекун действительно был просто одной из моих конечностей — самой самостоятельной и непостижимой, но все-таки моей собственной рукой…

— Я хочу отправиться в путь — прямо сейчас! — Сообщил я Джинну. — Море уже близко — часах в трех пути, и наши странствия по пустыне должны закончиться еще до рассвета.

Не думаю, что моей армии действительно так уж необходимо дрыхнуть по ночам — просто они помнят, что делали так всегда, пока были живы, и не хотят ничего менять.

Забавно, что человек способен остаться при своих привычках даже после смерти, правда?… Ничего, как привыкли, так и отвыкнут! Поехали.

Только тут я понял, что говорю сам с собой. Джинна больше не было — он исчез, не прощаясь и не предупреждая, просто исчез, растаял, как предрассветный туман. Я уже откуда-то знал, что он ушел навсегда, теперь он был свободен от необходимости ошиваться вокруг моей персоны, и вообще от любой необходимости — просто потому, что я больше не нуждался в его помощи, защите и опеке — и поморщился от сокрушительной боли в груди — она была короткой, но пронзительной и жестокой. Я удивленно понял, что все еще способен страдать, теряя друзей — а каким еще словом можно назвать существо, чье исчезновение причиняет тебе боль?! — и еще я понял, что так будет всегда: никакое могущество и никакие метаморфозы не смогут избавить меня от боли — разве что теперь у меня хватало силы жить так, словно она разрывает чужое сердце…

— Прощай, душа моя. — Тихо сказал я равнодушной темноте. — Мне было спокойно за твоей надежной спиной — даже если она была обыкновенным наваждением! И спасибо за твои чудеса — кто бы из нас их не совершал…

Ласковый теплый ветерок дунул мне в лицо, он принес с собой сладкий запах цветущих фруктовых деревьев, а через несколько секунд я с изумлением убедился, что мои волосы и плечи усыпаны нежными розовыми лепестками — кажется, именно так цветет персик, хотя ботаник из меня тот еще, конечно…