– ДЭВИД! – закричала Эми.

– ЭТО СХВАТИЛО МЕНЯ. ОНА СХВАТИЛА МЕНЯ!

Я брыкался и катался по клубку гибких щупалец, скользивших по животу. А потом вокруг шеи.

Я вскочил на ноги и попытался найти стену, чтобы удариться об нее и раздавить клубок. И обнаружил, что лечу через воздух, споткнувшись о ящик.

Монстр что-то заверещал мне в ухо. Я схватился за щупальце, обвившееся вокруг шеи, но оно было слишком сильным, пугающе сильным.

Все уже кричали, но я не слышал ничего из-за визга, который врезался в ухо, как ледоруб. Но я все-таки услышал грохот в комнате, рядом с нами, как будто кто-то уронил что-то большое и тяжелое из металла и стекла. Эми кричала. Молли лаяла.

Я опять поднялся на ноги, неся на себе Анну-монстра, как извивающийся рюкзак. Я нашел стену и ударился об нее спиной.

Анна не пошевелилась. Кто-то прокричал мое имя.

Я услышал, как дверь распахнулась.

– АННА!

Новый голос, мужской, с акцентом.

Комнату затопила вспышка света. Все застыли.

В дверном проеме стоял латинос, выглядевший как Марк Энтони. Я знал, что видел его раньше, но, охваченный паникой, не мог вспомнить где. Он держал огромный фонарь и хлестнул им по комнате, первым делом найдя Эми, которая все еще сидела у мертвого компьютера и прищурилась от внезапного света. Потом осветил Джона, чей дробовик глядел мне прямо в лицо.

Потом свет нашел меня, и я почувствовал, как щупальца освободили мою шею. Анна-монстр соскользнула на пол, и в неровных тенях от фонаря я увидел грязную ночную рубашку, запутавшуюся среди массы щупалец, настоящего ночного кошмара, которые выглядели так, словно были сделаны из узловатых прядей черных волос. Где-то посреди них находилась пара глаз, по обе стороны от скошенного набок рта и щелкающей нижней челюсти.

– Анна, – сказал мужчина с фонарем. – С тобой все хорошо?

Щупальца начали извиваться и соединяться вместе, плавиться и преобразовываться. И через несколько секунд опять стали маленькой девочкой. Она одернула ночную рубашку, засопела и начала плакать.

– С тобой все хорошо? – опять спросил мужчина.

Анна покачала головой.

– Нет, с тобой все хорошо.

В тенях я увидел Джона, который обалдело вертел головой взад и вперед, переводя взгляд то на меня, то на мужика, то на Анну. Наконец он сообразил, что все еще целится в меня из дробовика, и наставил его на пол.

Мужик посмотрел на меня и спросил:

– Ты Дэвид, верно? С тобой все хорошо?

– Она… превратилась в… чудовище…

– Я знаю. Она тебе что-то сделала?

– Свет погас, и она обвилась вокруг моей шеи…

– Она тебе что-то сделала?

– Нет.

Анна всхлипнула и сказала:

– Он ударил меня!

– Ну, Анна, ты испугала его, – сказал мужчина. – Ты превратилась и испугала его.

– Я не хотела! Но свет погас, и я н-ничего не м-могла поделать…

– Анна, скажи Дэвиду, что просишь у него прощения.

Анна не хотела.

– Анна…

– Извини, – вызывающе сказала она.

Повернувшись ко мне, он спросил:

– Ты принимаешь ее извинение от всего сердца, пусть она и говорит неискренне?

У меня не было слов.

– Я… она превратилась в… чудовище…

Анна опять начала плакать, на этот раз серьезнее.

– Эй, Дэвид, – сказала Эми. Я повернулся, и из темноты вылетел предмет и помчался ко мне. Я вздрогнул, раскинул руки и завизжал. Грязный плюшевый медвежонок отлетел от моего живота.

Я нашел его на полу. Чувствуя себя так, словно передаю кусок мяса в тигриную клетку, я встал на колени и протянул медведя Анне.

Она бросилась ко мне со своей сверхъестественной скоростью, скоростью маленькой девочки. У меня не было времени отреагировать. Влетев в меня, обхватила руками мою шею, прижала мокрое лицо к моему, сжала меня и сказала:

– Извини, что испугала тебя, Волт.

– Э, все в порядке. – Я тоже обхватил ее рукой и в десятый раз за неделю почувствовал себя так, словно остолбенел до немоты.

Анна оторвалась от меня, вырвала мистера Медведя из моих рук и через всю разгромленную комнату подошла к мужчине с фонарем. Тот встал на колени, обнял ее и поцеловал в лоб.

– Я… я не понимаю, – сказал я. – Неужели она…

– Это моя дочь, Анна. Ей восемь лет.

– И ты…

– Я – Карлос.

50 минут до бомбардировки Неназываемого

– Вы, двое, знаете друг друга? – спросил Джон, прочитав выражение на моем лице.

– Мы вместе были в карантине, – ответил за меня Карлос.

– И ты… как она? Верно? – спросил я.

– Нет. Не как она. Я имею в виду, что она не как я. Она ничего тебе не сделала. Она не сделала плохого никому. В отличие от меня.

– То есть ты тот самый, который…

– Не перед ней. Но да.

– И ты хочешь, чтобы мы поверили, будто находимся в безопасности. От тебя, я имею в виду.

– В этой ситуации есть много такого, чего ты не понимаешь. В карантине тебя использовали, чтобы вроде как отделить инфицированных от здоровых, верно? Но на самом деле ты этого не умеешь. В отличие от меня. Лично я могу отличать их так же легко, как ты отличаешь мужчину от женщины. Я отличаю их с первого взгляда.

– Допустим. Но я не пони…

– У нас нет времени. Скажем так… я могу рассказать тебе все, что знаю, но тебе не захочется этого знать. Я имею в виду, кто инфицирован, а кто нет. И когда я говорю, что тебе не захочется, я не нагнетаю напряжение. Я говорю только то, что ты не захочешь об этом знать. От моих слов тебе не будет проще сделать то, что нужно. И жить тебе легче не станет.

Я уже хотел задать вопрос, но осекся, постарался осознать его слова.

– Доктор Маркони, – в конце концов сказал я, – он, хм, намекнул, что есть намного больше инфицированных, чем все думают.

– Давай скажем, что он прав. Давай скажем, что он на самом деле прав. А теперь нам надо спросить себя, что означает слово «инфицированный». Инфицированный, как я? Или как Анна?

У меня не было ответа. Я попытался взвесить последствия всего этого и не знал даже, с чего начать. Молли подошла к Анне, и малышка принялась чесать ей за ушами.

– Или инфицированный, как доктор Боб Теннет?

– Ты хочешь сказать, что он…

– Он – что-то совсем другое. Знаешь, что я вижу, когда гляжу на него? Черное облако. Я вообще не вижу человека. Ты понимаешь, что я говорю? Он не человек. Ну, может быть, я тоже не человек, и мое мнение больше ничего не значит. Но я хочу сказать тебе, Дэвид, и твоим друзьям: Теннет более опасен, чем миллион нас. Он и те люди, на которых он работает, придумали, как использовать сигнал – неслышные звуковые волны, – чтобы воздействовать на таких, как я. Из-за него мы превращаемся, из-за него теряем над собой контроль. В обычных условиях я держу себя в руках. Паразит, он шепчет мне в ухо, но я могу победить его. Надо просто проявить волю и поставить этого таракана на место.