На трассе появилась казенная «Волга», за ее рулем находился генерал Мрачев. Смотрел впереди себя невидящим взглядом. Два солдатика заполошно отмахивали жезлами. Автомобиль притормозил у командирского «газика». Офицеры подтянулись, увидев человека в генеральской форме. Моложавый полковник внутренних войск молодцевато козырнул:

— Здравия желаю, товарищ генерал!

— Дальше постов нет, полковник?

— Никак нет.

— Плохо! — И ответил на немой недоумевающий вопрос офицера: — Нужно выставить форт-пост во-о-он там… у поворота… чтобы контролировать все шоссе… — И предложил: — Впрочем, проедем, полковник, на месте поглядим, может, ошибается старый вояка.

На душе было пасмурно, как и за окном. Осень — пора перемен: небо обложило, и закрапал дождь. Была уже ночь. Бывшая великая, павшая, но еще живая страна пласталась за окном в мглистом полуобмороке, не зная завтрашней своей будущности. Только мертвые знают свое будущее. Я и страна не знали, что нас ждет завтра, следовательно, мы жили, равноправные государства. Мы были готовы постоять друг за друга, защитить друг друга. Быть может, поэтому я рылся в хламе, искал солдатскую каску и бронежилет. Я рылся в тусклом, слепом свете ночника, когда шкурой почувствовал чужое преступное присутствие.

— Кто здесь? — наступательно поинтересовался я. — Бью без предупреждения.

— По голове-с! Бутылкой! — раздался иссушенный смешок; пряча мелкое рахитичное лицо в тени, сидел у окна маленький, плюгавенький человечек.

— Ты кто?

— Я — это я! — Приподнял над полом трость-зонтик; вонзил в половицу стальное тонкое острие. — Вопросы буду задавать я.

— А пош-ш-шла ты, вселенская тварь! — оборвал я самозванца. — Рога-то пообломаю!..

— Фи, как грубо, — фыркнул мой странный собеседник. — Хотя меня предупреждали-с.

— Кто? — рявкнул я.

— Заинтересованная сторона-с!

— А-а-а! — догадался я. — Это те, кто мечтает заполучить мою душу?

— Именно-с!

Я заорал:

— Иди во-о-он, гуттаперчевая дрянь! Я не продаюсь. Я сам себя купил. Навсегда!

Темный рахитик отчаянно отмахивал ручками:

— Понимаю-с, понимаю-с! Но совершенно невинное предложение. Вы не поступаетесь своими принципами. И к славе, и в Канны дорога вам будет свободна. Что может быть прекраснее всемирного признания?..

Я обнаружил в хламе каску; очень удобный тяжелый метательный предмет. Мой враг заметил этот весомый аргумент в моих руках, поспешно проговорил:

— Кстати, ваш «Т-34» читает политическое руководство. Правда, мнения разделились: одни «за», другие «против», но уверен, что большинство…

Я метнул каску во враждебную мне сторону; с обвальным кастрюльным боем каска ударилась о стену и покатилась по сухому паркетному полу.

— Жаль соседей, — равнодушно сказал черный человек. — И вас. Завтра у вас трудный день.

— Что надо, сволочь?! — И бросился на своего врага. И поймал пустоту. — Где ты, вошь?.. Что вы мне всю душу?..

— О душе не будем, — проговорил клятый голос. — Хотя можно и поговорить.

— Иди ты к черту! — устал я.

— Странные люди. Вы везде и всюду ищете врагов. А враг живет внутри вас. Каждый из вас хочет быть ничто. Так ведь проще жить?

— Я живу, как я живу, а на всех остальных… — махнул рукой. — Что надо, мартиролог?

— Вот именно, вот именно! — обрадовалась тень, вновь появившаяся у окна. — Завтра в 26 часов 00 минут наступит день скорби. В этот день нельзя… э-э-э… провожать никого…

— Что за бред? — возмутился я. — Какие двадцать шесть часов? Какой день скорби? И почему нельзя провожать?..

— Да-с, такой вот анекдотец! — захихикал мой замаскированный собеседник. — К сожалению, так устроен… Миропорядок…

— Не понимаю! Какое мне дело до Миропорядка?..

— Вы завтра хотите проводить на самолет своего бывшего школьного товарища, не правда ли?

— Допустим. Ну и что?

— Он весьма отвратителен, согласитесь: заросшие щечки, масленые еврейские губки… Бр-р-р!

— Ну и что? — Я не понимал. Или делал вид, что не понимал?

— Убедительная просьба: если будете-таки провожать, не целуйтесь с ним, прощаясь.

— Почему?

— Вы же хотите поехать в Канны? Хотите славы? Хотите жить счастливо?..

— А если я все-таки?.. Прощаясь…

— Заросшие щечки, масленые губки… Бр-р-р! Представляете?

— И все-таки?

— Канн, увы, не увидите как собственных ушей.

Я задумался, трогая мочку уха; как жаль, что я остался без автоматического оружия — самое время его употребить в целебных целях.

— Спасибо, что предупредили, — сказал я. — Все-таки вы, мародерствующая нечисть, глупы как пробки. Теперь я обязательно поцелую друга, пусть даже бывшего. И не только в его заросшие щечки! — И засмеялся весело и беспечно: — Я вам всем, воши на кремлевской сковороде, устрою скорбный день!

И услышал грассирующий зловещий шепоток из мрака:

— Совсем г'азвинтились, кочегаг'ы! Закг'ыть, закг'ыть небесные заслонки!..

— Ах ты, картавящая гнида! — Я метался по комнате, пытаясь обнаружить мелкотравчатую кликушу. Никого не было. Был только я. Быть может, я искал сам себя? Искал врага, живущего во мне самом? Я не обнаружил никого, кроме себя. И это меня обнадежило. Не так уж и плохи наши дела, государство по имени Я?

Потом я лег спать. В каске и бронежилете. Само по себе это было смешным зрелищем, но я знал, что вот-вот начнется 26 часов 00 минут следующего дня — дня скорби. И встретить этот смертельный день следовало достойно, как одному из немногих уполномоченных по любви к своей преданной родине.

Да, я знал — меня ждет тяжелый день. Хотя небо с утра будет чистым и целым. Самолетная туша военно-транспортного воздушного монстра будет спешно загружаться домашним скарбом моего бывшего школьного приятеля. Он долгое время был баловень судьбы, однако судьба — дама капризная: не удовлетворил — иди прочь на все четыре стороны.

И поэтому мы будем стоять на краю летного поля. Будет пахнуть романтическим ночным дождем, травой, небом и тишиной. Все полеты будут почему-то отменены. Потом я посмотрю на своего неудачливого товарища:

— У тебя вид, словно ты только что выбрался из жопы вечности. Прекрати.

— Спасибо-спасибо тебе большое, дружище. Этого я никогда не забуду… ты единственный, кто…

— Прекрати, прошу тебя. Все будет в порядке.

— Я не успею, не успею улететь к часу Х.

— А что ждет нас в час Х?

Бывший государственный деятель, изгнанный в третьеразрядную дыру Б., он же бывший мой школьный товарищ, он же плотоядный баловень судьбы, он же блядская кремлевская марионетка затравленно осмотрелся по сторонам, залепетал трагическим шепотом: