Вдруг Светлана выпрямилась и недоуменно пробасила:

– Но ведь сестры Алевтины не было в день смерти Калистраты в монастыре? Кто занимался этим злосчастным стаканом?

– Утром Алевтина была, – мягко, как несмышленой, стал растолковывать ей Сергей. – Галина подоила коров в пять утра, налила банку, ушла заниматься сепаратором, и в это время Алевтина отлила молоко в стакан, положила туда закваску, всыпала клофелин, а банку разбила, бросив со всей силы об пол. И уехала к дочери, никем не замеченная, будто и не приходила на коровник. Алевтина и ездила в Москву в пятницу, чтобы взять у дочери телефон, ведь прежний у нее украла безумная Лидия. Оставшись без связи с Ариной-Людмилой, Дрогина один раз позвонила ей из бухгалтерии, прикрывшись болезнью несуществующего брата. Она вообще о дочери, которая была для нее «проклятым вопросом», не рассказывала в монастыре, но изредка к ней, как к псевдобрату, ездила, когда у Арины случались редкие припадки. Алевтина выхаживала после них дочь, которая в эти моменты доверялась только матери. Когда Галина обнаружила разбитую банку, то подумала на Надю или кого-то из трудниц, что «стеснялись» признаться в неаккуратности. Ну а позже, когда случилась трагедия с инокиней, Галина была убеждена в вине отца Иова.

– А что, кстати, с ним? – полюбопытствовала Люша.

Быстров пожал плечами:

– Мне недосуг интересоваться его судьбой. Спрашивайте у монашек… – Ну, дальше ход событий очевиден. Активность Юли, которую выманили несчастьем с Сашей. Полностью деморализованные пропажей образа и бегством эксперта, который, как теперь уверен Репьев, обманул их с оценкой, сообщники действуют яростно и рисково. Кантор выводит из строя тормоза «газели», в результате чего гибнет Евгения. Водителя Мещеринова, кстати, уже выписывают из больницы, он здоров, слава Богу.

Светка при этих словах широко перекрестилась.

– Убивают продавщицу Татьяну Краснову. Серьезно ранят нашего сотрудника Владислава Загорайло. Я был вчера у него в «Склифосовского». Слабенький он, конечно, Владька. И проблемы с печенью ему пророчат врачи пожизненные, но… живой! Слава Богу, живой! – Быстров вдруг открыто, тепло улыбнулся. – И даже стих мне какой-то философический прочел, сочинивший лежа в реанимации. Вот так.

– Да уж, как там, Костя, твой любимый Егор Летов выкрикивает? «Весело и страшно, здо´рово и вечно», – продекламировала Люша.

Светка сунула в руку Сергею, переводящему дух, бутылку минералки. Промочив горло и поблагодарив Ветку за заботу, следователь продолжил:

– Григорий Репьев найден отравленным в номере мадридского отеля. Явное самоубийство. Алевтина задержана, находится в СИЗО. Мне, честно говоря, жалко ее…

– Товарищ майор! – вдруг требовательно обратился Саша к Быстрову. – Вы же хотели начать с необыкновенной проницательности моей жены? Что-то по этому пункту никаких ваших комментариев?

– А вот этим как раз торжественно можно закончить рассказ. Если бы я в первый день расследования проверил телефон Алевтины, который сразу вызвал, как сказала мне Светлана, подозрения Юлии, то расследование бы закончилось, не начавшись. Вообще эпатажное поведение блаженной сразу навело Юлю на мысль о театре и каком-то вранье. И она оказалась совершенно права, где несуразности, там и надо прежде всего копать. Словом, с вашим чутьем, госпожа сыщица, вы зарываете следовательский талант в землю. В прямом смысле, памятуя о вашей любви к огороду.

Слова Быстрова явно польстили Люше, расплывшейся в улыбке и даже зарумянившейся.

Тут уж подал грозный голос молчавший до того Константин:

– И пусть зарывает дальше! И как можно глубже, желательно.

Мужчины вышли из палаты покурить, оставив подруг, которым явно хотелось что-то обсудить наедине.

– Ну, как у вас? – задала наконец «главный» вопрос дня Люша.

– Как-как, – Светка выглядела не слишком-то воодушевленной. – Я становлюсь законченной нимфоманкой, а он пока этим совершенно доволен. И мать с отцом: видели Быстрова пять минут буквально, ну, когда мы машину брали для поездки в Пустынь, а туда же – Сережа хороший, что у вас да как? А мать вообще о внуках талдычит не останавливаясь. Весь ужас в том, что вчера Сережина бесценная Женька родила раньше срока сына. О чем не преминула сообщить Быстрову его соседка.

– А ты думала, она никогда не разродится, что ли?

– Да понятно! Мой-то уже перезвонил этой мамаше – беспокоится о роженице, понимаешь. И о сыне. Завтра пойдет навещать. И я не уверена, что вернется, – Светлана повесила нос, с которого, того и гляди, могла капнуть подоспевшая слеза.

– А я уверена, что все у вас сложится прекрасно! Подумай сама, маловерная ты бестолочь: Бог свел вас в обители. Разве не знак? Я бы сочла это просто благословением. А остальное – необходимыми искушениями по такому случаю. – Люша, кряхтя, подгребла подушку под шею, пытаясь принять комфортную форму калачика.

Светка же с благоговением протянула к подруге руки:

– Все-таки ты удивительная, Люша! Ты просто гениальная моя родная душа!

Люшка сурово отмахнулась и вдруг, заговорщически подмигнув, прошептала:

– Светка, а давай… споем?

– Во дает! – с восторгом в ответ прошептала Светка. – А и вправду, давай, пока не слышат. Чего рубанем?

– Давай вот это трепетное, камбуровское, про весну.

– А-а, Юлия Кима? «Не покидай меня, весна». Здорово! Только ты не очень высоко бери.

Юля задала тональность, и подруги спели, воспарив, на два голоса:

Не покидай меня, весна,

Когда так радостно и нежно

Поют ручьи и соловьи,

Не покидай меня, весна,

Не оставляй меня, надежда

На чудо счастья и любви,

Не покидай!

Мужчины, подойдя к палате и услышав чудесный распев, замерли, не решаясь потревожить певуний, и Шатов-старший сказал с облегчением:

– Ну, слава Богу, выздоравливаем.

Быстров шел в Эм-ский родильный дом, куда срочно отвезли два дня назад Женьку, вконец раздосадованный, измотанный: ужасное «монастырское» дело, прекрасная, ставшая родной Светка, и так неестественно, никчемно свалившийся на голову ребенок. Душа вопила, восставала против этой садистской насмешки судьбы. «Мне сорок лет. Я хочу, наконец, нормальной, устроенной жизни. Семьи, стабильности. Покоя. Хочу СВОИХ, законных во всех смыслах этого слова, белобрысых детей, а не вот таких младенцев между делом, будто из-под полы…» Быстров остановился около торговых палаток, прикурил. «Нужно купить цветов и… фруктов, что ли?» Вдруг Сергей поймал резкий взгляд продавщицы из молочной палатки.

«Еленина! Люба, жена Иова. В смысле, Игоря Иванова».

– Здравствуйте! – Быстров подошел к палатке, хотя женщина уже дернулась от него, но пройти мимо Сергей счел нарочитой бестактностью.