Я принес из бара на подносе две чашки чая, Энни взяла свою чашку обеими руками:

— Спасибо, Эрик. А теперь не так уж жарко.

Какое мне было дело до погоды?! Надо сделать достоверным разговор с Сэндерсом. Но откуда я мог с ним связаться? Мы были отрезаны от остального мира. В памяти пронеслись видения дома на озере Тахо. Какой-нибудь местный Коломбо готовился меня преследовать? Какую деталь я упустил? Я показал рукой на полупрозрачный горизонт:

— Это великолепно. Видишь пьющую антилопу?

— Там всего лишь одна антилопа, она пьет воду. Еще бы я ее не видела…

Она меня раздражала. Я с удовольствием накричал бы на нее, и ей некуда было бы деться, но я сдержался. Надо сохранять доверительные отношения, а в мягкой обстановке ею удобнее манипулировать. Боль, которую я до сих пор чувствовал в горле, начала растекаться по пищеводу. Какую я подцепил заразу? И где?

— Надо уметь ценить прекрасные моменты жизни, Энни.

Она пожала плечами и отвернулась.

На террасе не было ни одного свободного кресла или стула. Удобно устроившись, туристы ждали зрелища, обещанного рекламными проспектами. Они болтали, переговаривались и комментировали малейшее движение антилопы. Между столиками прошел служащий-кениец, держа в руках табличку с рекомендациями на трех языках: «Пожалуйста, соблюдайте тишину». Это предупреждение должно было прекратить или, по крайней мере, ограничить болтовню публики. За соседним столом какой-то американец вспоминал о музыкальной комедии на Бродвее, его жена вставляла в его рассказ крики птиц. Спрятанные в кустах прожекторы освещали воду. Один японец стоял с кинокамерой на плече в ожидании наслаждения. Время от времени он опускал камеру вниз, затем снова поднимал ее на плечо, чтобы быть готовым тут же снять появление другого животного. Его жена глядела на него с улыбкой. Интересно, она умеет ругаться? Я не знал, как будет «дерьмо» по-японски. А что, если, потехи ради, я попрошу их перевести на японский слово «дерьмо»? Но из осторожности я предпочел воздержаться, я плохо знал Африку. У меня были некоторые воспоминания о старых черно-белых фильмах, Тарзан и Джейн[37], и стандартные штампы: малярия, СПИД, жара, голод, водяной насос, Стэнли и Ливингстон[38], водопады, падение… чего? Мое падение.

Я завидовал окружавшим меня людям, они были в безопасности, они знали, что ждет их завтра, в то время как я был на грани существования. В тот момент, когда будет установлено исчезновение Энджи, следствие прочешет мелким гребнем каждый этап, каждый час моего прошлого. Я посмотрел на Энни. Если бы она могла испариться в природе, это было бы идеальное решение вопроса. Просто мечта! Я тогда рассказал бы, что у жены случился приступ депрессии, возможно, вследствие трагедии в Лос-Анджелесе, она ушла, и ее, вероятно, разорвал какой-нибудь хищник. Я вздохнул. В этой тишине ей не грозил даже укус комара. Я задумался о размере анального отверстия комара. Естественно, в холодную погоду. Я кашлянул.

— Не здоровится? — спросила Энджи.

— Все в порядке…

Она заелозила в кресле, натянула на себя куртку и угрюмо произнесла:

— Значит, это все?

— Что все?

— Все, что тут можно увидеть. И для этого приезжают люди во всего света?

Она была моим алиби, мне надо было ее беречь.

— Звери отправились в турне по другим гостиницам… Они не могут показываться одновременно во всех местах.

Антилопа подняла голову, и тут же защелкали фотоаппараты. Животное двигается! Люди летели многие часы, чтобы ее увидеть. Браво, виват, гип-гип-ура! Сафари? Этим вечером это слово звучало как насмешка.

— Она очаровательна, эта антилопа, — сказал я насмешливо. — Такая симпатичная…

— Когда я расскажу обо всем этом моим родителям, они будут разочарованы, — заявила Энни, — Они так радовались за меня, потому что знали о моей африканской мечте. Что ж, тем хуже.

Дело становилось все более сложным. Я и помыслить не мог о том, что придется убирать еще и родителей, которые в свою очередь могли рассказать обо всем соседям. Я не был в состоянии устраивать массовую резню.

— Ты назвала им мое имя?

— Нет, я опасалась. Они много читают и смотрят телевизор… Имея столько денег, ты должен быть достаточно известным человеком. Если бы они услышали о тебе, они сразу забеспокоились бы, что я оказалась замешанной в бракоразводном скандале. Я просто оставила им сведения о деньгах: номер ячейки, название банка. Если со мной что-нибудь случится, они будут защищены.

— Да что с тобой может здесь случиться? Ничего.

— Всякое может случиться, и в любой момент… Невозможно предвидеть несчастный случай. Твои родители еще живы?

— Нет. Умерли.

— О, извини, — сказала она, — Грустно, когда родителей уже нет!..

Я больше не мог ее выносить. Мне захотелось ударить ее, стукнуть по чему-нибудь, по голове американца, который продолжал болтать. Послышался шум. На террасу вошел раввин во главе своей группы. Их было человек девять-десять, и все говорили одновременно.

— С ними будет не так скучно! — воскликнула Энни — Готова поспорить, что старик сейчас объясняет, почему здесь не надо разговаривать. А остальные говорят для того, чтобы подтвердить, что они понимают, почему надо молчать. Какие они надоедливые…

Энни принялась делать раввину знаки замолчать и цыкать: «Тсс!.. Тсс!..» Старик бросил нам:

— Извините, мисс, вы правы, но что же делать: я должен многое объяснить таким увлеченным людям.

На какое-то время они умолкли, затем собрались в кружок и продолжили шептаться. Я встал:

— Пойдем ужинать.

В столовую мы пришли раньше установленного часа. Недовольный метрдотель хотел было выставить нас и заставить ждать до положенного времени, но уступил моей настойчивости, провел нас к столику и зажигалкой зажег свечу, осветившую розовую скатерть. Взяв тарелки, мы направились к столам, которые ломились от горячих блюд, огромного количества салатов и разнообразных десертов.

В столовую понемногу стали подтягиваться и другие отдыхающие. Прошедшие мимо израильтяне дружески нас приветствовали. Я растворил две таблетки аспирина в минеральной воде.

— Не делай такое лицо! — сказала она.

— Можешь не смотреть.

Она попробовала шоколадное пирожное и сказала, чтобы я перестал катать по скатерти пустой стакан, ее это раздражало. Наконец мы пошли в свою комнату. Деревянный мостик, соединявший ресторан с нашей лестничной площадкой, поскрипывал под ногами. Я первым прошел в ванную комнату и посмотрел на себя в зеркало: я был очень бледным. Раздевшись, я встал под горячий душ. Ломота в теле прошла.